Закрывая глаза на репрессии и поддерживая дружеские отношения со сталинским руководством, Дэвис действовал в соответствии с настроениями самого Рузвельта. В письме к секретарю американского президента Марвину Макинтайру посол писал: «…как говорит „Босс“ (в Белом доме. – Е. О.), под угрозой гитлеровского фашизма мы могли бы взяться за руки с самим Дьяволом»
[1368]. Неудивительно, что Рузвельт был в восторге от одиозной книги Дэвиса. Более того, по одной из версий именно Рузвельт предложил экранизировать ее. Хотя Дэвис в официальных выступлениях оправдывал свое непротивление сталинскому террору правом СССР на собственное мнение, а также объективными трудностями, с которыми сталкивалось советское руководство, главная причина конформизма Дэвиса все же заключалась в собственных интересах США на пороге мировой войны, а точнее в том, как их понимали Дэвис и его босс в Белом доме. «Придет день, – писал Дэвис, – когда мировые демократии будут рады той силе, которую это (советское. – Е. О.) правительство может предоставить в случае, если фашистская военщина распоясается»
[1369].
Выбрав Сталина, как меньшее из зол и противовес Гитлеру, Дэвис последовательно занимал просоветскую позицию, что требовало закрывать глаза на преступления сталинизма и принимать порой абсурдные объяснения советского руководства. Слишком большая ставка была на кону. Поэтому Дэвис и не желал ругаться с Наркоматом иностранных дел СССР по поводу судьбы арестованных американцев. Поэтому он яро убеждал соотечественников в том, что Сталин расправляется с действительными врагами, что, несмотря на террор, советская страна прочна и быстро наращивает экономическую и военную мощь. При этом Дэвис не был пешкой, разыгранной Сталиным, не был он и «трубадуром кремлевского агитпропа», как считают некоторые историки, он играл собственную игру в интересах собственной страны.
Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией, подписанный Молотовым и Риббентропом 23 августа 1939 года, за неделю до начала Второй мировой войны, видимо, стал личной трагедией и ударом по профессиональной репутации Дэвиса. Думаю, что он пережил один из самых черных дней в своей жизни. Зато союзнические соглашения между СССР, Великобританией и США, заключенные через несколько месяцев после нападения Германии на СССР, стали триумфом его предвидения и в определенной мере результатом его работы на посту посла США в СССР.
С победным завершением войны закончилась и просоветская дипломатия Дэвиса
[1370]. Настало время таких людей, как Джордж Кеннан
[1371], непримиримых критиков СССР. Комитет нижней палаты Конгресса по антиамериканской деятельности начал расследовать обстоятельства создания фильма по книге Дэвиса. Но то, что после разгрома Германии и Японии стало возможно публично объявить позором Голливуда, во время войны было орудием дипломатии и проявлением союзнического поведения в интересах общей победы.
Глава 3. Джозеф Дэвис: Mission to washington
Советское руководство с самого начала посольства Дэвиса дало понять, что готово к диалогу. После нескольких недель пребывания в Москве Дэвис писал в Белый дом, что все правительственные чиновники «лезут из кожи вон», чтобы оказать внимание и любезности. Тогда же состоялся и званый обед на заснеженной даче комиссара внешней торговли Розенгольца, где присутствовали члены советского правительства – Ворошилов, Микоян, Вышинский, а также глава Амторга Розов
[1372] и менее значительные люди, которых Дэвис не запомнил. «Комиссары неплохо заботятся о себе», – отметил Дэвис. Авто, дача с теннисным кортом, хорошая мебель. Обед затянулся до пяти часов вечера. Дэвис хвалил еду – одиннадцать перемен блюд! – русские вина и особенно сталинское новшество, советское шампанское. Разговор шел по-английски с переводчиком, а также по-немецки: выяснилось, что присутствовавшие члены правительства худо-бедно говорят на этом языке. По словам Дэвиса, советские руководители восхищались американским президентом и удивили его осведомленностью о содержании и методах политики Белого дома
[1373].
Но главное событие произошло после застолья, когда компания расположилась в уютной гостиной. Комиссары по собственной инициативе начали разговор о финансовых долгах России Америке. Следует сказать, что Рузвельт, посылая Дэвиса в СССР, наказал самому не начинать разговор о российских долгах, видимо считая, что это осложнит отношения с Кремлем. То, что наркомы по своей инициативе завели разговор и предложили конструктивное решение, было жестом доброй воли и вполне в духе американского понимания ситуации: в Белом доме считали, что соглашение Литвинова и Рузвельта нарушено по вине советской стороны, которая и должна сделать первый шаг.
Дэвис заявил комиссарам, что сумма долга в 180–200 млн долларов смехотворна для США, но решение этой проблемы способствовало бы укреплению доверия между странами. Он подчеркнул, что СССР более, чем США, заинтересован в решении этого вопроса, потому как «окружен врагами и в любой момент может быть брошен в вихрь европейской войны». В этих обстоятельствах поддержка американцев была бы кстати
[1374]. Вероятно, Сталин рассуждал примерно так же, иначе не разрешил бы наркомам начать разговор о долгах. Дэвиса услышали в Кремле. Сам Сталин в прощальной беседе с послом вернулся к вопросу о долгах и сделал предложение Белому дому
[1375]. В Вашингтоне оценили этот жест. 5 июля 1938 года, будучи уже в Америке, Дэвис написал в дневнике, что президент и государственный секретарь США выразили удовлетворение жестом дружбы, доброй воли и добропорядочности советского руководства и поручили подготовить предложение об урегулировании вопроса о русских долгах для представления в Сенат
[1376].
