Гинзбург предлагал закрыть все частные антикварные магазины, а государственные передать «Антиквариату»
[557].
Жалуясь на частников, торговавших иконами, Гинзбург предлагал, например, закрыть магазин Муссури на улице Герцена. В 1927 году проживавший в Москве гражданин Греции Степан Михайлович Муссури заключил двухгодичный договор с Мосгосторгом, который разрешал ему скупать и принимать на комиссию предметы старины и роскоши, не представлявшие музейной ценности, а также экспортировать их по лицензиям Наркомторга СССР и под контролем советских торгпредств. За право экспорта Муссури должен был отчислять Наркомторгу часть выручки. Валюта от экспорта поступала в торгпредство, а Муссури в Москве должен был получать причитавшуюся сумму в червонных рублях по официальному курсу
[558]. По словам Гинзбурга, договор с Муссури был расторгнут еще в сентябре 1928 года, но тот продолжал «спекулировать» иконами и антиквариатом. В борьбе с конкурентом Гинзбург обратился в Мосфинотдел с просьбой применить к Муссури меры налогового воздействия и заставить его прекратить торговлю
[559].
В борьбе за антикварные валютные ресурсы советское государство пыталось остановить скупку иностранцами экспортного товара за рубли. Так, 11 апреля 1929 года отдел торговли Ленинского исполкома обязал подведомственные антикварные магазины каждый месяц подавать сведения об иностранцах, которые скупали антиквариат в целях перепродажи
[560]. Особо пристальное внимание привлекла деятельность американского концессионера Арманда Хаммера
[561]. 6 декабря 1928 года из Управления зарубежных операций Наркомторга писали в Ленинградский и Московский торги и «Антиквариат»:
Нам сообщили, что гражданин Гаммер производит скупку в антикварных магазинах предметов старины и искусства на червонную валюту и перевозит их в Америку. Сообщаем для Вашего сведения, что нами совместно с НКФ возбуждено ходатайство перед НКИД о запрещении вывоза за границу предметов старины и искусства, носящий торговый характер, без разрешения Союзнаркомторга. Такие сделки должны совершаться на инвалюту.
Наркомторг рекомендовал торгам дать распоряжение в подведомственные магазины «о непродаже граж. Гаммер антикварных вещей, если это выходит за пределы потребительской нормы, т. е. в размере нескольких сот рублей»
[562].
В преддверии массового художественного экспорта Наркомторг и Наркомпрос подготовили список предметов старины и искусства, запрещенных к вывозу из СССР частными лицами и организациями. Гинзбург, опасаясь, что забудут про иконы, в конце октября 1928 года писал в Главнауку: «Главная контора „Антиквариат“ просит включить в список антикварных изделий, запрещенных к вывозу из пределов СССР без особых распоряжений, также старинные иконы вплоть до 19 века»
[563]. В марте 1929 года на заседании комиссии по наблюдению за реализацией антикварных ценностей, председателем который был зам. наркомторга Хинчук, Гинзбург потребовал вообще запретить частный вывоз икон. Он сказал: «Я прошу дать распоряжение по линии Наркомторга запретить вывоз икон из пределов СССР. Я давно обращал внимание на необходимость запрещения вывоза икон, т. к. это портит нам рынок. Кроме того, под видом дешевых иногда пропускаются очень хорошие иконы»
[564]. Хинчук согласился с Гинзбургом, обязав Главнауку сделать соответствующее распоряжение. Однако список антиквариата, запрещенного к вывозу из СССР частными лицами, включал не все «старинные иконы вплоть до 19 века», как требовал Гинзбург, а «иконы XVII века, более ранних эпох и подписные работы известных художников более позднего времени»
[565].
Просвещение Запада и создание мирового спроса на русские иконы являлось более трудоемкой задачей. У самих россиян представление об иконе как произведении искусства начало складываться лишь на рубеже ХIX – ХХ веков благодаря систематической расчистке икон. Разгар иконной лихорадки пришелся на предвоенные, они же предреволюционные, годы. Однако даже тогда иконопись представлялась искусством для избранных. Круг «посвященных» был ограничен искусствоведами и коллекционерами. Другие же, в том числе и большинство духовенства, продолжали видеть в иконе лишь религиозный и бытовой предмет. Что же говорить о Западе? За исключением немногочисленных искусствоведов и историков искусства, да и то в большинстве своем состоявших из российских эмигрантов, а также дипломатов, аккредитованных в Москве и открывших для себя древнерусское искусство в частых посещениях антикварных «клондайков», Запад понятия не имел о русской иконе.
Архивные документы свидетельствуют, что в конце 1920‐х годов Госторг, а затем сменивший его на этом посту «Антиквариат» разрабатывали несколько грандиозных проектов по подготовке Запада к массовому экспорту русских икон. В одном из них участвовал, а возможно, даже был его инициатором торгпред СССР во Франции Георгий Пятаков, будущий председатель Госбанка СССР. «Сватая» Западу древнерусские иконы, Пятаков в то же самое время вел переговоры с банкиром и нефтепромышленником Галустом Гюльбенкяном (Calouste Gulbenkian, 1869–1955) о продаже ему шедевров Эрмитажа в обмен на содействие экспорту советской нефти
[566]. 21 июля 1928 года Гинзбург писал руководителям московского и ленинградского Госторга, Ангарскому и Простаку: «Мы получили сообщение тов. Пятакова, что им ведутся переговоры с одной фирмой о продаже имеющихся в нашем распоряжении коллекций старинных икон». В связи с этим Гинзбург просил Госторг «временно воздержаться от всякого вывоза икон за границу» и принять меры «к приведению в порядок имеющихся икон и выявлению возможного для экспорта количества старинных икон»
[567].
