Не желая терять сезон 1929 года, советское торгпредство в Париже тогда же в марте вновь предложило провести выставку в частном помещении. На этот раз речь шла о галерее, «принадлежавшей жене депутата парламента». Прекрасное помещение, одна из лучших галерей Парижа и расположена в центре города, уверяли из торгпредства Москву. Владелица издавала собственный журнал «Ренессанс артистик», имела связи в политических кругах
[833]. Это, по мнению работников торгпредства, обеспечило бы выставке поддержку политических деятелей и «обезопасило бы от белогвардейских выступлений». Однако и этот план не осуществился: то ли Москва вновь запретила, то ли владелица галереи отказала. Второе более вероятно, так как из заключительной части письма следовало, что никаких твердых договоренностей не достигнуто, торгпредство только «зондировало вопрос о возможности предоставления вышеупомянутого помещения» и что не было «пока никакой уверенности, что его удастся получить в срок»
[834].
Помещение не удалось найти ни в 1929, ни в 1930 году. Вместо Парижа из Германии выставка осенью поехала в Вену, а в ноябре открылась в Лондоне. Отсутствие помещения, видимо, служило французам лишь благовидным предлогом для отказа. История лондонской выставки свидетельствует о том, что директор Музея Виктории и Альберта был готов отложить ремонтные работы и потеснить экспозиции в своем музее, лишь бы только показать древнерусское искусство в своих стенах. Видимо, подобной заинтересованности в Париже не было или же боязнь массовых протестов эмигрантов из России, которыми изобиловал Париж, оказалась сильнее. Именно по этой причине «Антиквариат» отказался от проведения аукционов во французской столице
[835]. Задержавшиеся в Лондоне иконы в апреле 1930 года отправились не в Париж, а в Новый Свет, в США
[836].
На рубеже 1920–1930‐х годов для сталинского руководства при принятии решений о продаже музейных шедевров решающее значение имели нужды индустриализации и острота валютного кризиса. Не случайно собственные иконы «Антиквариата», предназначенные на продажу, не считая шести копий, появились не на первых, германском и австрийском, показах, а только начиная с Лондона. Ни во время нахождения выставки в Германии в феврале – мае, ни во время ее проведения в Австрии в сентябре – октябре 1929 года острейшей необходимости продавать экспонаты не было. А вот выставка в Лондоне открылась 18 ноября 1929 года, спустя примерно месяц после биржевого краха в Нью-Йорке, с которого начались мировой кризис и затяжная депрессия. Крах Нью-Йоркской биржи стал и крахом надежд советского руководства оплатить индустриализацию за счет экспорта сырья и продовольствия, мировые цены на которые резко упали.
В наибольшей опасности художественные ценности российских музеев оказались в начале 1930‐х годов. Время пребывания русских икон в США, 1930–1932 годы, было пиком финансового напряжения в проведении индустриализации. Советскому руководству катастрофически не хватало валюты. По данным таможенной статистики, импортные закупки, которые в основном шли на нужды промышленности, составили в 1930 году 1059 млн, в 1931‐м – 1105 млн, в 1932‐м – 704 млн золотых рублей. Экспорт же, в котором преобладало сырье и продовольствие и который по задумке руководства должен был оплатить промышленный импорт, в те же годы, по данным Госплана и Госбанка, принес всего лишь около (соответственно) 789 млн, 650–670 млн и 493 млн руб. Из-за падения мировых цен недовыручка по экспорту, несмотря на наращивание его физических объемов, была колоссальной. Дефицит торгового баланса СССР достиг апогея в 1931 году и составил около 400 млн золотых рублей. Золотой запас Российской империи давно уже был истрачен, советская золотодобывающая промышленность только становилась на ноги (прил. 12).
Руководство страны искало источники поступления валюты и золота, не брезгуя ничем. Именно в это время, в 1932 году, заработал гулаговский Дальстрой, но он в первый год своего существования добыл только полтонны золота. В 1931 году валютные магазины Всесоюзного общества «Торгсин», которые до этого обслуживали лишь иностранцев, стали принимать ценности и от советских граждан в обмен на продукты и товары: летом людям разрешили сдавать в Торгсин царские золотые монеты, а затем, в самом конце года, и бытовое золото. В 1932 году Торгсин скупил 20,8 т чистого золота, а с конца года стал принимать от населения и серебро
[837]. Из музеев на экспорт забирали величайшие шедевры, главные потери нес Эрмитаж. Именно в 1930–1931 годах со стен Эрмитажа сняли и отправили министру финансов США Эндрю Меллону 21 шедевр западноевропейского изобразительного искусства. Однако разорение музеев приносило ничтожные с точки зрения нужд индустриализации суммы (прил. 12). Советские караваны каждые две недели везли золото через Ригу в Германию в Рейхсбанк на оплату кредитов, но при всем напряжении сил этого было недостаточно, чтобы оплатить промышленный импорт
[838].
