«Ночью вся эскадра была сильно потрепана у острова Асенсьон… Затем, прежде чем мы доплыли до мыса Доброй Надежды, на нас обрушились ужасные бури, и, (оставшись — В.А.) без единого клочка парусины (то есть парусов на мачтах — В.А.), носились мы по волнам то в восточном, то в западном направлении, ибо иные ветры там не дуют. Наконец, по милости Божией, мы обогнули этот мыс, который увидели 6 июля 1503 года. После чего мы отплыли от острова Сан-Лоуренсу (Мадагаскара, именуемого в ту эпоху также Лунным островом или Островом Луны — В.А.) на восток и снова увидели землю лишь, когда появилось побережье Малабара близ Каликута. И, наконец, 20 сентября мы пристали к берегу в Кочине». Несмотря на легкий бриз, жара была столь нестерпимой, что в пазах между палубными досками плавилась смола.
К величайшему изумлению дома Афонсу Албукерки он, сойдя на берег в Кочине, встретил там своего кузена дома Франсишку. Хотя тот и вышел в море позже, но, благодаря попутным ветрам и хорошей погоде, прибыл в Индию раньше своего обычно более расторопного двоюродного брата.
Глава пятая
Индия на рубеже столетий
До недавних пор Индия пребывала в таинственной (для европейцев) «блестящей изоляции» и ничего не знала о западном мире. Все богатства земного круга (или — шара), все пряности — предмет всегдашнего вожделения арабских и прочих восточных торговцев, принадлежали ей. Через Индийский океан ароматные шарики, зернышки и семечки перевозились арабами, как еще при блаженной памяти Синдбаде-мореходе, в Красное море, а оттуда, уже на спинах вьючных верблюдов — продолжали свой путь через пустыню. Затем арабы продавали эти драгоценные товары туркам, после чего пряности перевозились из Александрии и из Турции морским путем в Венецию — «владычицу морей» (или, во всяком случае — «царицу Адриатики»). А уж венецианские купцы по головокружительным, стократно (если не тысячекратно) завышенным, ценам сбывали их по всей Европе. Не зря богатого человека в те времена именовали «мешком перца».
Таким был до совсем недавних пор единственный коммерческий канал связи между Западом и Индией. Отзвуки событий, происходящих на беспокойном Западе, доносились до столь отдаленной от него Индии чуть слышно, как далекий топот скачущих коней едва доносится до слуха спящего жителя уединенной долины. Сказанное, разумеется, не означает, что Индия на протяжении периода своей истории до встречи с европейцами была погружена в беспробудный сон. Индийские владыки-самодержцы, утопающие в баснословной роскоши, постоянно воевали друг с другом, вступали друг с другом в союзы и убивали друг друга в величественном восточном стиле.
Самое выдающееся положение среди властителей Малабарского побережья занимал правитель Каликута (Кожикоде), носивший титул «самутири», превращенный европейцами в «заморин», «саморин», или, как его чаще называли португальцы, «самурим», а то и «самури» — почти что «самурай»!
[34]Самуриму Каликута, скрепя сердце, подчинялись уступавшие ему в могуществе раджи Кочина (Кочи) и Каннанури (Каннура, Каннанора)
[35]. Каликут по праву считался центром торговли перцем, а, кроме перца, обеспечивал рынок пряностей большими массами имбиря и корицы.
Самым могущественным государством Индостана была по-прежнему индусская держава Виджаянагар с ее шестью сотнями портов и тысячей боевых слонов. Однако его правители-индуисты все сильнее ощущали сжимавшие их смертоносные кольца объятий мусульманского удава. Магометанские властители Декана
[36] отняли у Виджаянагара главный торговый порт индуистской державы — Гоа, и построили на берегу его кишащей крокодилами реки мощную крепость. Торговля Гоа процветала: через Ормуз в Гоа доставлялись морем отборные персидские и арабские скакуны, а взимаемые с них таможенные пошлины пополняли сокровищницу индийского владыки.
К северу от Гоа было расположено государство Камбей, также пребывавшее под мусульманским правлением. Богатый камбейский порт Диу находился под управлением магометанина тюркского происхождения Малик Ияса (Аяза?), согласно некоторым источникам — «татарина»; впрочем, «татарами» тогда и русские, и западноевропейские христиане называли представителей очень многих азиатских народов. Можно было бы назвать еще дюжину мелких — для Индии, не для Португалии! — однако вполне процветающих государств, даже мельчайшее из которых было достаточно богатым для того, чтобы затмить роскошью любой монарший двор Европы. Впрочем, ни один из индийских властителей не думал о Европе… пока 20 мая 1498 года в гавань Каликута не вошли три потрепанные бурями моря-океана каравеллы. В несказанном изумлении взирали стекшиеся в гавань толпы подданных самурима на диковинные чужеземные корабли и сошедших с них на берег людей «с края света». Заход солнца в тот памятный день ознаменовал собой и окончание целого периода мировой истории. Отныне изоляции Востока от Запада был навсегда положен конец.
Нежданное и негаданное прибытие маленькой португальской флотилии во владения самурима привело того в великое смятение. Несмотря на бесконечные «намасте» со складыванием ладоней и земными поклонами, подношение португальцам и навешивание им на шеи цветочных гирлянд и прочие чисто внешние попытки всячески ублажить гостей из-за моря, хитрый, недоверчивый и лицемерный повелитель Каликута колебался, не зная, как ему себя вести с пришельцами «ниоткуда». Конечно, эти чужеземцы производили впечатление честных, достойных доверия и обходительных людей, но…нуждался ли в них каликутский самурим?
Пребывавшие при дворе владыки Каликута богатые магометанские купцы единогласно и единодушно отвечали на этот вопрос отрицательно. Они знали «эту коварную породу», им было ведомо, откуда прибыли незваные гости, и потому они смотрели на неожиданно свалившихся самуриму (но главное — им самим) на голову заклятых врагов ислама с ненавистью, порожденной долгими столетиями кровавой распри. К тому же арабы боялись утратить свою монополию на торговлю перцем и прочими пряностями. По всем этим причинам они твердо решили любой ценой не допустить союза между самуримом и Вашку да Гамой, предводителем христианской эскадры. И этот намечавшийся, в общих чертах, союз был-таки ими сорван.
