По пути португальцы бросили якорь в Малинди, где нанесли визит вежливости местному султану, другу Вашку да Гамы и первому союзнику Португалии на Востоке. По просьбе Албукерки, султан дал ему в помощь трех туземных кормчих, хорошо знакомых с Аравийским побережьем.
С соседними государствами, на чинимые которыми обиды султан Малинди пожаловался португальскому флотоводцу, Тристан да Кунья живо разобрался. Первым делом он разграбил и сжег Ангожу (или Ангойю
[39]). Затем потребовал от властителя Бравы подчиниться Португалии и платить ежегодную дань королю Мануэлу. На что магометанин согласился не сразу, испросив себе время на размышление. Да Кунья заявил, что готов ждать только сутки. Но сутки прошли, а ответа дом Триштан так и не дождался. Тогда он подал сигнал к нападению.
Оказалось не так-то просто провести шлюпки с морским десантом на борту через сильный прибой, в то время как на берегу португальцев поджидал тяжеловооруженный неприятель. Мусульман удалось отбросить лишь после яростной схватки. Ликующие победители ворвались в мечеть. Триштан да Кунья, получивший в рукопашном бою колотую рану, потребовал, чтобы Афонсу Албукерки, рыцарь Ордена Сантьягу, посвятил и его, своего начальника, в рыцари прямо на поле боя, «на том месте, где мавры пролили мою кровь», что и произошло под пение победных труб.
Погрузив на борт сокровища, найденные победителями во дворце султана, и оставив за собой дымящиеся руины города Брава, флот взял курс на Сокотру. Казалось, что дни боев и захвата добычи пока что прошли. Однако строительство крепости и обращение инославных в истинную веру — задачи, ожидавшие португальцев на Сокотре — не всем из них пришлись по вкусу. Капитан Мануэл Телиш, командовавший одним из кораблей эскадры Албукерки, стал с тоской думать об увлекательных приключениях, выпадавших на долю его отца у мыса Гвардафуй. С каждым днем Телиш-младший все сильнее ощущал, что его место — там, рядом с родителем. Он посвятил в свой план присоединиться к отцу своего кормчего, и тот счел этот план весьма заманчивым. Как-то ночью каравелла Телиша потихоньку отделилась от эскадры и исчезла.
«Мануэл Телиш достоин суровой кары» — возмущенно заявил Албукерки, обнаруживший наутро отсутствие одного из своих кораблей, по поводу этого дезертирства. Он знал характер своего подчиненного и догадывался, что у того на уме. Однако дом Триштан да Кунья только пожал плечами. В конце концов, он, как командующий флотом, имел право на часть добычи, захваченной как старшим так и младшим Телишем у мусульман.
Между тем, Сокотра оказалось не таким скучным местом, как опасались португальцы. К их несказанному удивлению, они увидели на самом берегу довольно сильно укрепленный форт с гарнизоном из «мавров» (согласно некоторым источникам — «фаракских арабов»), присланных на Сокотру шейхами династии Бану Афрар и завладевших островом незадолго до прибытия португальцев. Требование о сдаче гарнизон категорически отклонил, в надежде на свои мощные укрепления. «Умрем, но не сдадимся!» — решительно заявил предводитель «мавров», после чего обе стороны начали готовиться к бою.
Сильный прибой, непогода на море делали невозможной высадку в непосредственной близости арабского форта. Но скоро удалось найти подходящее место для десантирования на некотором удалении от мусульманской твердыни. В то время, как люди Триштана да Куньи гребли изо всех сил, стремясь туда добраться, Албукерки, командующий арьергардом португальского десанта, особенно не торопился. Своим безошибочным чутьем и опытным взором он сумел определить, что волнение на море в скором времени утихнет. Чутье и взор его не обманули. Все случилось так, как он предвидел. И по прошествии недолгого времени дом Афонсу, незаметно для «мавританского» гарнизона, все внимание которого было отвлечено действиями отряда Триштана да Куньи, смог высадиться на берег у самого основания крепостных стен и храбро повести свой небольшой отряд на приступ.
Осыпаемые градом метательных снарядов и камней, его десантники приставили к стенам штурмовые лестницы и вскоре сломили ожесточенное сопротивление арабов, сдержавших слово, данное их предводителем; все они пали в бою, как подобает истинным «гази» — воителям за веру, хотя, ценившие доблесть даже в противнике, португальцы впечатленные их мужеством, хотели сохранить им жизнь. Впрочем, один из «мавров» все-таки предпочел сдаться в плен. Это был арабский кормчий, впоследствии оказавший португальцам добрые услуги, в том числе в качестве лоцмана, у побережья Омана.
И вновь была захвачена мечеть. Но на этот раз ее не разрушили, а превратили в христианский храм. Францисканский монах отслужил мессу, и «все были до слез растроганы тем, что в этом месте нечестия было восславлено имя Господа нашего Иисуса Христа». После чего каждый занялся своим делом, пастырь — спасением душ своей новой паствы, воины — перестройкой и расширением взятой ими крепости.
Вскоре появились и Телеши — старший и младший, причем не с пустыми руками. Отец, дом Алвару перехватил, ограбил и пустил на дно два шедших в Мекку мусульманских торговых судна с грузом пряностей, а сын, дом Мануэл — камбейский парусник с грузом индийских тканей.
Албукерки, ненавидевший любое нарушение дисциплины, к своему величайшему сожалению, был бессилен подвергнуть молодого дезертира Мануэла Телиша заслуженному тем наказанию, поскольку командующий флотом сердечно поздравил отца и сына Телишей с удачной охотой. И даже поднял заздравный кубок
«За ветер добычи, за ветер удачи,
Чтоб зажили мы веселей и богаче!»
Впрочем, Мануэл Телиш все- таки испытывал угрызения совести. Явившись чуть позднее на борт «Сирни», он засвидетельствовал свое почтение дому Афонсу и, ломая свою гордость, признал, что не следовало ему сбегать той ночью; правда, он сразу же поспешил объяснить свое поведение беспокойством за судьбу отца.
«Вы — хороший сын!» — ответил Албукерки, вынужденный, в силу обстоятельств, ограничиться этим не лишенным некоторого ехидства замечанием. На этом инцидент можно было считать исчерпанным. Или, точнее, «испорченным» (как выразился бы советский поэт Владимир Владимирович Маяковский).
Глава восьмая
Подчинение побережья Омана
27 июля командующий частью португальского флота, шедшей в Индию, Триштан да Кунья, пожал руку на прощанье посвятившему его недавно в рыцари Афонсу ди Албукерки, коменданту крепости, всем рыцарям- кавалейру и дворянам-фидалгу, остававшимися на Сокотре, причем в час расставания всеми было пролито немало слез, как свидетельствуют современники. Возможно, так оно и было. И тем не менее, скорей всего, разлука Триштана да Куньи и Афонсу ди Албукерки была «разлукой без печали» (как выразился бы русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов). В-общем, «темна вода во облацех»…
Эскадра Албукерки состояла из его прежних пяти каравелл и еще одной, шестой — упомянутой выше «Флор ди ла Мар». Против включения последней в состав эскадры дома Афонсу энергично протестовал капитан «Морского Цветка» Жуан ди Нова. Причем не без некоторых к тому оснований. Без аварии, которую потерпел его корабль у мыса Доброй Надежды, он бы уже полгода отдыхал от морских треволнений в Португалии. Как можно было требовать от него, тяжело больного человека, вместо законного отдыха, пускаться в новую авантюру на Востоке!? Нова был возмущен до глубины души.
