Вице-король Индии Алмейда выслушивал эти заведомо клеветнические измышления терпеливо, но с отсутствующим видом, не делая никаких «оргвыводов». Своими мыслями дом Франсишку был далеко, в Чаульском заливе, там, где в недавнем морском сражении с флотом мамелюкского Египта (и союзными египетскому флоту индийскими флотами Каликута и Гуджарата), проигранном португальцами (потерявшими шесть из восьми кораблей), пал смертью храбрых его сын Лоуренсу. Сломленный гибелью сына, безутешный отец думал только о мести египтянам.
И потому он, ознакомившись с содержанием королевского письма, отзывавшего его с вице-королевской должности в Португалию, ответил, что счастлив будет покинуть Индию, как только уничтожит корабли султана мамелюкского Египта, собранные в Камбейском заливе. Без сомнения, Алмейда говорил вполне искренне. Когда же затем было названо имя его преемника на посту правителя Индии, в окружении Алмейды раздались крики ужаса. Немало португальских офицеров и чиновников, испуганные не на шутку перспективой служить под началом «помешанного», принялись укладывать свой багаж, намереваясь плыть на родину.
В вечерние сумерки 5 декабря в гавань Каннанури вошел «Сирни» с «помешанным» на борту. Афонсу ди Албукерки приказал спустить свой флаг, салютовать из всех орудий, после чего явился с рапортом к вице-королю. Алмейда дружески обнял «предателя» и пригласил его разделить с ним по-братски вечернюю трапезу.
Однако уже на следующий день отношения между ними начали портиться. Все недоброжелатели дома Афонсу, вившиеся вокруг вице-короля густыми роями, как пчелы — вокруг горшка с медом, беспрерывно жужжали Алмейде в уши и пускали в ход свои ядовитые жала. И, разумеется, первыми среди них были бывшие капитаны Албукерки, сумевшие всеми правдами и неправдами втереться в доверие к Алмейде и добиться его благосклонности. Поэтому, как только дом Афонсу завел речь о необходимости выслать флотилию на подчинение отпавшего от Португалии Ормуза, но перед этим — покарать трех капитанов-дезертиров за измену, Алмейда, не дослушав до конца, прервал его словами: «Сначала я должен рассчитаться с египтянами и иже с ними. Для этого мне понадобятся все наши капитаны. Вам ведь известно, у нас каждый человек на счету. Если я вернусь из похода живым, то свершу правосудие; если же меня убьют, свершите правосудие Вы. А если погибнут они (капитаны-дезертиры — В. А.) — что ж, тогда пусть их судит Высший Судия».
Вопрос передачи должности правителя Индии также оказался не таким простым, как представлялось Албукерки.
Алмейда заявил, что намерен отплыть на родину, согласно ранее полученному им приказу, только на корабле «Сан Жуан» («Святой Иоанн»), который должен был доставить ему последние королевские инструкции, и являлся, по мнению дома Франсишку, единственным кораблем, соответствующим его высокому рангу и достоинству. Однако по прибытии очередного «перечного флота» корабля «Сан Жуан» в его составе не оказалось. Албукерки думал, что нашел выход, предложив Алмейде возвратиться в Португалию на паруснике «Белем» («Вифлеем»), красивом корабле водоизмещением четыреста тонн, на котором бывший вице-король мог бы с комфортом (в тогдашнем смысле слова) разместиться со всей своей свитой. Казалось бы, Алмейде было нечем крыть. Но он вдруг заявил, что полученные им до сих пор приказы касательно передачи должности правителя Индии сформулированы с недостаточной степенью ясности, и что поэтому он предпочитает подождать, пока не прибудет окончательная инструкция, о предстоящей присылке которой он был якобы заранее извещен по своим собственным каналам.
Чтобы развеять последние сомнения, Албукерки предъявил Алмейде документ о своем назначении, который хранил у себя в запечатанном виде в течение трех последних лет. Ознакомившись с содержанием этого строго секретного документа, Алмейда недовольно нахмурился. «Срок моего пребывания в должности истекает в последний день января!» — заявил он крайне резким тоном. «Вы, сударь, не имели права распечатывать этот документ до моего возвращения из похода на Камбей!»
«Прикажете снова скрепить его печатью?» — с готовностью спросил секретарь ди Синтра. «Я сделаю это предельно аккуратно, никто и не заметит, что печать уже была однажды сломана!»
На это Албукерки хладнокровно возразил: «Судя по Вашим словам, уважаемый, Вам уже не раз приходилось прибегать к подобному трюку. Но нет, документ о моем назначении на должность правителя Индии был предъявлен точно в срок, и повторно скреплен печатью не будет!». Обращаясь к Алмейде, он добавил: «Дайте мне Вашу армаду. Я отомщу за Вашего сына».
Однако при одной мысли о возложении своего священного родительского долга на кого-то другого, в Алмейде возмутились его оскорбленные отцовские чувства: «Прошу Вас представить себя на моем месте! Разве Вы не испытали бы того же, что сейчас испытываю я?.. К тому же Вы провели в море два года и два месяца, теперь Вам просто необходимо хорошенько отдохнуть на суше — скажем, в Каннанури или же в Кочине!»
Хотя Афонсу Албукерки не имел привычки отдыхать, он решил не портить еще больше отношения с Алмейдой, и без того достаточно натянутые, согласился отдохнуть в Кочине и взошел на борт своего «Сирни» — единственного корабля, оставшегося в распоряжении «помешанного». Ибо остальные корабли эскадры Албукерки уже были включены в армаду Алмейды, отправившуюся в Камбейский залив вершить святую месть за дома Лоуренсу. Хотя в корпусе «Рей Гранди» зияло несколько серьезных пробоин, Тавора, снова назначенный благоволившим ему Алмейдой капитаном сильно пострадавшего корабля, и слышать не желал никаких возражений против его участия в Камбейской экспедиции: «Я поплыву со всеми, даже если корабль подо мной развалится!».
Эта печальная судьба чуть не постигла «Сирни», хотя путь от Каннанури до Кочина был совсем недальним. «Шести помп больше не хватало для откачки проникавшей во все щели воды, и в трюме уже вовсю плескались рыбы», сообщает хронист Каштанеда. Тем не менее, дом Афонсу все же — прямо-таки чудом! — смог добраться до Кочина. И тогда началось самое тяжелое и трудное испытание в жизни Афонсу Албукерки.
Франсишку ди Алмейда был, вне всякого сомнения, человеком, выдающимся во многих отношениях. Он одержал немало блестящих побед, распространив славу, авторитет и влияние Португалии на все побережье Индостана. Как администратор, Алмейда был неподкупен, как флотоводец и военачальник, пользовался популярностью и уважением своих матросов и солдат. Единственным штрихом, несколько нарушающим гармоничность и целостность его светлого образа, было откровенно предвзятое, несправедливое отношение Алмейды к своему преемнику на посту правителя Индии. Некоторые современники, да и позднейшие историки объясняли его элементарной завистью Алмейды к явно превосходившему его по всем параметрам, прямо скажем — (квази)гениальному Албукерки. Возможно, так оно и было, хотя мелочностью характера Алмейда не отличался. Другие авторы — к примеру, современники обоих правителей Индии, хронисты Каштанеда и Корреа, объясняют отношение Алмейды к Албукерки интригами окружения первого. Да и сам Албукерки, старавшийся быть объективным (ради пользы дела!) даже в вопросах, затрагивавших лично его, был склонен винить во всем придворных интриганов.
Покуда дом Афонсу наслаждался непривычным ему отдыхом (или, вернее, мучился вынужденным бездействием) в Кочине, эскадра вице-короля вошла в Камбейский залив, опустошила огнем и мечом побережье и, наконец, уничтожила под Диу египетский флот, вкупе с союзными тому флотами самурима Каликута и султана Гуджарата. Сражение при Диу окончательно продемонстрировало всему миру превосходство оснащенных первоклассной артиллерией португальских каравелл над легкими индийскими кораблями и арабскими судами типа «дау». Захваченные при Диу «мавританские» флаги и знамена Алмейда переслал в Португалию, где они были выставлены в монастыре Конвенту-ди-Кришту. В отместку за гибель сына португальского флотоводца при Чауле, взятые в битве при Диу пленные «мавры» были повешены. Поклонники Франсишку ди Алмейды (склонные превозносить его заслуги, принижая в то же время достижения Афонсу Албукерки) до сих пор считают, что именно после морской битвы при Диу важнейшие торговые пути исламского Востока впервые оказались подконтрольны христианам (хотя «после» не обязательно значит «вследствие»). Как бы то ни было, в марте, через два месяца после начала Камбейской экспедиции (или, вернее — «акции возмездия»), португальские каравеллы вернулись с победой в Кочин и, как только победитель ступил на твердую землю, произошло его первое столкновение с домом Афонсу, вышедшим встречать его вместе со всеми. Алмейда, поочередно обняв каждого из ожидавших его на берегу с поздравлениями фидалгу, одного только Албукерки не удостоил ни малейшего знака внимания, как будто вообще его не заметил. «Вот он я! Взгляните же на меня!» — не выдержал, наконец, такой сдержанный в выражении своих чувств дом Афонсу, положив Алмейде руку на плечо. «Ах, это Вы!» — воскликнул тот, с деланным изумлением, и поспешно поклонился: «Простите ради Бога, я Вас попросту не заприметил, слаб глазами стал!»
