Между тем дом Дуарти ди Лемуш, вознамерившийся нанести удар по Ормузу, отправил одного из своих капитанов в Кочин, чтобы попросить подкреплений у губернатора. Албукерки, рассматривавший Ормуз, как свое личное «охотничье угодье», ответил без особого восторга, что, как только закончит капитальный ремонт собственного флота, сам отправится в Красное море. И вот тогда, если сеньору ди Лемушу будет угодно, обе эскадры смогут соединиться у Сокотры, совместно дойти до Суэца, а на обратном пути общими силами разобраться с Ормузом.
Через четыре недели капитальный ремонт всех кораблей дома Афонсу был наконец завершен. В первую неделю февраля 1510 года Индийская армада подняла якоря. Флот Албукерки был усилен несколькими каравеллами убиенного в Каликуте «голыми карликами» злосчастного маршала Португалии (что отнюдь не привело в восторг капитанов этих кораблей, рассчитывавших, после гибели своего предводителя, вернуться домой, в Португалию). С учетом каравелл покойного Коутинью, Индийский флот состоял из двадцати многомачтовых парусников, двух гребных судов и одной бригантины (двухмачтового парусного корабля), с общей численностью команд более тысячи человек. Вне всякого сомнения, дому Афонсу удалось бы без особого труда (скорей всего — даже без боя) восстановить власть Португалии над отпавшим было от нее Ормузом. Однако визиту в Ормуз, радостно предвкушаемому губернатором Индии, не было суждено состояться в 1510 году. Виной тому был некий «мавр» по имени Тимойя (или же Тиможа).
Глава пятнадцатая Гоа, отворяй ворота!
Этот Тимойя-Тиможа — так и хочется назвать его «по-нашенски»: Тимоша! — был морским разбойником, придерживавшимся индусской, или индуистской веры (в кого точно — неизвестно, ведь индуизм состоит из великого множества течений, отводящих разным божествам разное по важности место в своем пантеоне) и закадычным другом раджи Онура
[58], предоставлявшего в распоряжение пирата свою гавань (за что признательный корсар уделял своему-покровителю-радже часть добычи или вырученных за проданную добычу денег). Эта система взаимопомощи приносила обоим партнерам по «совместному предприятию» столь ощутимую выгоду, что (не говоря уж о радже), Тиможа, начинавший весьма скромно, сумел накопить немалые богатства. К 1510 году он повелевал целой флотилией быстроходных, юрких парусников, превратившись в фактор военно-морского могущества, наводивший страх на целый регион.
Умный, хитрый и дальновидный, пират с самого начала встал на сторону португальцев, оказавшись для них весьма полезным в самых разных отношениях еще до вступления Албукерки в должность правителя Индии. И вот теперь, как только флот дома Афонсу замаячил на рейде Онура, Тиможа, нагрузив гребное судно доверху свежайшими, отборнейшими фруктами, подплыл к флагманскому кораблю португальцев засвидетельствовать Албукерки, так сказать, «респект и уважуху». Приглашенный на борт, морской разбойник в свойственной ему несколько театральной манере, сообщил губернатору неожиданную для того новость.
«Куда изволили собраться с этим большим флотом?» — поинтересовался пират у Албукерки, и, когда тот ответил, что держит курс на Суэц сражаться с египтянами и турками, корсар воскликнул: «Зачем вам отправляться драться с турками и египтянами в такую даль, когда они готовятся к войне у Вас под самым носом!?» После этого довольно-таки таинственного вступления, Тимоша приступил к своему долгому докладу, описав сложные политические хитросплетения исламской державы Декан.
Царь Декана был правителем лишь по названию. Вельможи подчиненной ему чисто формально державы, многочисленные «турки», то есть — тюрки, и менее многочисленные персы, постоянно соперничали между собой во влиянии на личность царя и в борьбе за реальную власть. В настоящее время судьбами страны вполне полновластно распоряжался владыка Гоа — Юсуф Адиль Хан, более известный под именем Сабайо, или, в португальском произношении — Сабажу
[59], строивший грандиозные планы. Правитель Гоа принял на службу целый ряд «турецких» (или, точнее, тюркских) специалистов, уцелевших в морском сражении при Диу и обещавших своему новому господину построить ему корабли по образцу португальских, дабы обеспечить властителю Гоа возможность вымести, словно метлой, из Индии заморских «неверных псов». На момент беседы Тиможи с Албукерки восемь построенных тюрками по португальскому образцу новых кораблей были уже спущены на воду, а «множество» других еще не покинули верфи.
Жителям Гоа — по большей части индусам (ибо город Гоа был отнят мусульманским Деканом у индуистского Виджаянагара не так давно), планы Юсуфа Адиля были не особенно по вкусу. Тюркские начальники, исповедовавшие, естественно, ислам, всячески притесняли коренных гоасцев, как «презренных многобожников». Купцов-индусов лишали львиной доли заработанной прибыли, горожан обрекали на рабский, непосильный труд, душили непомерными налогами и податями. Даже туземные воины-индусы не выдерживали лютого тиранства своего магометанского начальства, дезертируя при первой же возможности, хотя пойманных беглецов ждала суровейшая кара. Город Гоа, изнывавший и томившийся под игом мусульман, готов был, как спелый плод, упасть в руки тому, кто их к нему протянет. Тем более, что был почти никем не охраняем. Ибо сына Сабажу и главнокомандующего вооруженными силами мусульманского царства — Идалкана
[60] (так португальцы сократили, для удобства, казавшееся им слишком труднопроизносимым его длинное имя «Исмаил Адиль Хан») — не было в городе. Он недавно ушел в поход со всем своим войском, и должен был еще не скоро возвратиться.
«Гоа — лакомый кусочек, сеньор!» — уверял Тиможа Албукерки, всячески расписывая прелести оставшегося почти беззащитным богатого портового города. В качестве торгового центра с Гоа мог соперничать разве что Каликут. Подчинивший Гоа своей власти непомерно бы обогатился только за счет таможенных пошлин, взимаемых за ввоз чистокровных арабских лошадей. Кроме того, в Гоа, расположенном на речном острове, в отличие от Ормуза, имелись в изобилии хорошая пресная вода, жирная, плодородная почва и достаточно леса для кораблестроения. Когда же морской разбойник, хорошо осведомленный обо всем, что касалось Гоа, заверил Албукерки, что уровень воды в гоаской гавани даже во время отлива достаточен даже для самых тяжелых каравелл с низкой осадкой, последние сомнения дома Афонсу развеялись, как дым.
На деле захват Гоа прошел еще более гладко, чем было предсказано Тиможей. Как только португальцы двинулись на приступ портовой цитадели Пангим, индусский гарнизон бежал, не оказав никакого сопротивления. После чего депутация горожан припала к стопам Албукерки, моля о пощаде для города, сдающегося на его милость безо всяких условий.
Приняв безоговорочную капитуляцию Гоа, дом Афонсу от имени своего короля вступил во владение городом в ходе торжественной публичной церемонии. «Отцы города» встретили губернатора у городских ворот и, преклонив колена, вручили ему ключи Гоа и шелковое знамя. После чего Албукерки сел на подведенного ему туземцами великолепного коня с седлом, обитым серебром, и, под ликованье горожан, вступил, во главе своих португальцев, в Гоа, открывший перед ним ворота, как пред своим избавителем от тюркского ига. Ликующие горожане осыпали губернатора цветами — как живыми, так и искусно изготовленными из золотой и серебряной филиграни.
