Как обычно, львиная доля полевой работы заключалась в определении риска контакта с возбудителем, поэтому мне необходимо было выяснить, кто еще мог заболеть, и одновременно позаботиться, чтобы специалисты продолжали поиски нового грызуна. И мы довольно быстро его обнаружили.
Виновником распространения вируса Блэк-Крик оказался не обычный олений хомячок, а хлопковый хомяк. Наша задача усложнилась. Отследить и изолировать конкретного грызуна с одним вирусом было недостаточно: теперь мы имели дело со множеством видов грызунов, у каждого из которых был свой, хотя и родственный хантавирус.
По мере погружения в проблему мы поняли, что эти североамериканские разновидности заболевания совсем не новые.
В 1978 году в Престоне – городке с населением 3170 человек в штате Айдахо – скончался молодой мужчина. Его смерть была настолько внезапной и необъяснимой, что лечащий врач немедленно связался с Центрами по контролю и профилактике заболеваний. По всей видимости, в тот день в Атланте было спокойно, потому что наша организация направила в Престон и своего сотрудника, и сотрудника Службы расследования эпидемий – доктора Рика Гудмана. Однако по завершении работы они знали о произошедшем ненамного больше, чем в самом начале.
Пятнадцать лет спустя – на волне ажиотажа в прессе – врач из Престона, который тогда нам позвонил, сказал себе: «Похоже, у того парня был хантавирус» – и снова связался с нами.
К счастью, после вскрытия того пациента сохранились парафиновые блоки с образцами. Их направили доктору Шерифу Заки, главному патологу Центров по контролю и профилактике заболеваний. Он рассмотрел образцы под микроскопом, проанализировал с помощью сыворотки со специфическими антителами – иммунным маркером, изучил результаты и пришел к выводу, что пациент действительно умер от хантавирусного легочного синдрома. Пятнадцать лет назад, еще при президенте Картере.
Мне удалось побеседовать с родителями того человека, его братом и сестрой, а также с его женой. Специально для этого они приехали в Престон. Их воспоминания были очень живые и свежие – в конце концов, речь шла о смерти близкого человека.
Да, была середина лета. Помню, была жара под сорок. У него появилась очень сильная усталость, начала болеть шея. Сначала его отвезли к хиропрактику. Он весь день спал. Не ел. Был холодный пот, его лихорадило.
Родные вспомнили, что доктор сначала диагностировал грипп и начал лечение, но лучше больному не стало. У него появился кашель. Он поехал в другую больницу, где ему сделали укол и ввели лекарственные свечи. Потом у него появились проблемы с дыханием.
Через четыре дня ноги стали мерзнуть, а кашель усилился. Дышать было по-прежнему тяжело – возможно, у него была пневмония. Когда он вернулся в больницу округа, его кожа уже была синевато-серой, он хватал ртом воздух. В больнице обнаружили, что легкие наполнены жидкостью. Вскоре он умер.
Выяснилось, что этот человек работал сварщиком в Логане в штате Юта и жил в сборном доме с подполом. Он охотился на лосей и оленей, а еще на мышей: в доме, под домом, вокруг дома. По словам родных, он тратил на это занятие много времени и не только стрелял по ним, но и топтал, а иногда даже подбирал и швырял о свой грузовик, чтобы разбить мышиный труп в лепешку.
Этот случай показал нам: если заболевание не выявлено, это еще не значит, что его не существует. Дело в том, что привлекает внимание, как правило, целый кластер случаев: это позволяет собрать достаточный объем диагностических свидетельств, связать их между собой и понять, что ты столкнулся с чем-то новым.
Не будь у нас теста на хантавирус из Кореи, потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы понять масштаб вспышки 1993 года, которая охватила не только регион «четырех углов», но и вышла далеко за его пределы.
Нам помогло и стечение обстоятельств. Прежде всего, типичных случаев оказалось достаточно много, и это вызвало озабоченность, а современные методы диагностики позволили нам точно определить, с чем мы имеем дело. Как только болезнь была идентифицирована, стало совершенно очевидно, что она с большой вероятностью существует в Соединенных Штатах уже тысячи лет, ведь эти вирусы должны были пройти коэволюцию с разными видами грызунов. К тому же появились межвидовые инфекции. Можно предположить, что изначально хозяином вируса в Новом и Старом Свете были землеройки или кроты.
Зоологи говорят: «Образ того, что ты ищешь, влияет на восприятие». Например, птицы какого-то вида могут невероятно ловко замечать определенный вид жуков, которым они кормятся, а мы, люди, обычно этого жука не видим. Но если мы натренируемся искать его узор на листе конкретного вида растений, у нас начнет получаться гораздо лучше.
До вспышки в «четырех углах» такого образа для хантавирусного легочного синдрома в США не существовало. Врачи наблюдали отдельных больных с вроде бы случайными симптомами, но это не складывалось в общую картину. Не стоит удивляться, ведь у человека не так много способов болеть и умереть. Случаи происходили десятилетиями, но не было ни терминологии, ни научной базы. До тех пор, пока кто-то не смог представить себе явление, оно оставалось невидимым. Иногда, чтобы обнаружить факты, приходится сначала строить теорию, поскольку в противном случае факты будут казаться случайными сигналами, рассеянными в стогу иголками.
До вспышки в «четырех углах» мы даже не задумывались о том, что грызуны, переносящие хантавирусы, могут водиться по всему Новому Свету, а следовательно, мы никогда бы не заметили, что хантавирусы вполне могут передаваться от человека к человеку.
В 1996 году мы отправили нашего замечательного эпидемиолога Рэйчел Уэллс в Барилоче в Аргентине – как мне сказали, очаровательный городок в Патагонии и лыжный курорт, – чтобы провести там расследование возможного появления нового хантавируса. Оценив обстановку, она заключила: «Судя по собранным данным, вирус может передаваться от человека к человеку. Многие заболевшие тесно связаны друг с другом».
В ответ я отправил ей сообщение: «Наш сорокалетний опыт изучения этих вирусов показывает, что хантавирусам такое не свойственно. Возможно, все эти люди живут рядом, у них дома одни и те же грызуны, и поэтому кажется, что люди передают друг другу инфекцию».
Мы попросили Рэйчел поработать еще и проверить информацию. Она так и поступила, но, исходя из каких-то особых отношений между этими людьми, по-прежнему была уверена, что передача от человека к человеку имеет место.
А в декабре 1996 года нам сообщили, что в Институте Мальбрана в Буэнос-Айресе диагностировано два случая хантавирусного легочного синдрома. Это было крайне неожиданно, ведь распространение инфицированных видов грызунов мы изучали в Барилоче.
Все стало еще интереснее, когда мы узнали о зараженном враче по имени Моника. Она приезжала в Буэнос-Айрес из Барилоче, а перед этим заболел ее муж. С ней была подруга Марина (тоже доктор), которая заболела и умерла в конце месяца. Заболел и врач, лечивший Монику, хотя он не покидал пределов Буэнос-Айреса. Оба случая произошли спустя 27 и 28 дней после первого контакта соответственно.
