Мне тоже выделили машину, но, прежде чем отправиться в путь, нужно было получить одобрение местного сотрудника службы безопасности. Для этого я должен был войти в систему защиты и безопасности ООН, указать свой полный маршрут и транспортное средство, а также то, в какие дни я буду заниматься полевой работой и где собираюсь жить. Я попытался сделать это через интернет, но сеть в моем гостиничном номере была такая капризная, что, промучившись несколько часов, я решил поискать способ лучше.
На следующий день я просто пошел в офис этой организации. Процесс все равно занял несколько часов, но в итоге у меня появился напарник Криспин – отличный парень из местных, который никогда еще не бывал в других регионах родной страны. Он работал водителем в фирме по прокату автомобилей. Нам предстояло вместе посмотреть страну, попутно решая такие нетривиальные задачи, как, например, поиски бензина и ночлега.
Единственным важным вопросом, с которым следовало разобраться до отъезда, оставалась покупка местной валюты: там, куда мы направлялись, кредитные карточки были не в чести. Я пошел купить открытки и что-нибудь на обед, а в это время Криспин прямо на улице устроил нечто вроде черного рынка. Когда я вернулся и сел в машину, на заднее сиденье забрался парень с курьерской сумкой. Я передавал ему доллары, а он мне – увесистые пачки леоне, местной валюты, по курсу примерно 4200 леоне за доллар.
А потом мы четыре недели колесили по разбитым дорогам – без доступа к водопроводу и электричеству, зато буквально с мешками денег. Кстати говоря, в машинах ВОЗ запрещено иметь оружие, так что нам оставалось только надеяться на лучшее.
Двадцать лет назад я как молодой специалист собирал бы и анализировал данные самостоятельно. Теперь я ехал в качестве старшего эпидемиолога округов Коно, Койнадугу, Бомбали и Тонколили и отвечал скорее за стратегию – как выглядит наш подход к профилактике и как его усовершенствовать.
К счастью, передача Эболы и борьба с ее распространением не слишком изменились с момента нашего первого знакомства с этим вирусом. Больные заражали членов семей и медицинских работников, а контакты с трупами, заражение в учреждениях здравоохранения и отдельные сверхраспространители приводили к взрывным вспышкам. Эти закономерности передачи определяли стратегии профилактики: необходимо было изолировать зараженных, обеспечить безопасные похороны умерших, отслеживать контакты и улучшать инфекционный контроль в больницах.
Благодаря участию «Врачей без границ», Международной федерации обществ Красного Креста и Красного Полумесяца, «Партнеров по здоровью» и множества других медицинских организаций в этот раз немного больше внимания уделяли уходу за инфицированными пациентами и уменьшению смертности среди них. Трудности также остались прежними: необходимо было максимально эффективно внедрить научно обоснованные меры, чтобы свести вспышку к нулю, и одновременно общаться с местным сообществом грамотно и с учетом культурных особенностей, чтобы убедить людей по-настоящему соблюдать меры предосторожности.
Сначала мы направились в Койнадугу – самый дальний северо-восточный округ. Основу местной экономики составляла добыча алмазов и золота, однако в Кабале, столице округа, не было ни водопровода, ни электричества.
В гостевом доме «Вендис», местном «Ритце», все номера были заняты сотрудниками неправительственных организаций. Нас перенаправили в двухэтажное кирпичное здание с дюжиной комнатушек, выходивших в крытый проход, – почти как мотель, но без электричества и водопровода. В будущем хозяин собирался устроить у себя такие удобства, но пока его планы оставались несбыточной мечтой.
В городке было и место, чтобы подкрепиться. Моя первая трапеза состояла из какого-то загадочного мяса, которое плавало в растительном масле и было полито сверху огромным количеством майонеза. Все это мне подали с кетчупом и багетом. Сначала я подумал: «Это нельзя есть по стольким причинам, что я даже не знаю, с чего начать». Но потом появилась другая мысль: «Я голоден, а они утверждают, что блюдо халяльное. Страна мусульманская, поэтому, скорее всего, так оно и есть». В итоге я пренебрег правилами безопасности, с аппетитом проглотил свой ужин и помолился, чтобы он поладил с микробами, которые живут у меня в кишечнике.
В моем номере стояло ведро с водой – чтобы смывать в туалете и, если получится, помыться. Был и бензиновый генератор. Вечером его на пару часов запускали – этого как раз хватало, чтобы зарядить телефон. На потолке был даже вентилятор. Правда, когда я его включил, он разлетелся на куски, засыпав комнату фрагментами корпуса и прочими деталями, и я решил, что духота все-таки лучше, чем летающие в воздухе осколки.
Я не забывал закрываться перед сном сеткой и вытряхивать наутро ботинки. Но поскольку утром электричества не было, мыться мне приходилось в темноте. На завтрак я съедал вареное яйцо с очередной большой ложкой майонеза и кусок мяса неизвестного происхождения.
Название моей должности – «старший полевой эпидемиолог» – звучало весьма прозаически, а поскольку мне поручили объехать так много округов, я стал именовать себя «скитающимся эпидемиологом». Потом я сказал: «Нет, я буду “вольным эпидемиологом”». В конце концов мои коллеги пришли к выводу, что, раз уж мне позволено так много делать и говорить и я без колебаний пользуюсь этой свободой, то я «дикий эпидемиолог». Это прозвище так ко мне и приклеилось.
Я ездил из одной сельской области в другую и консультировал различные полевые команды эпидемиологов ВОЗ и их начальство. Я сопровождал погребальные команды, наблюдал за их действиями и говорил: «Отличная мысль, я поделюсь этой находкой с другими округами» или «Лучше сделать вот так. Это поможет нам свести эпидемию к нулю». Люди работали не один месяц, они устали, и фраза «свести к нулю» – сделать так, чтобы не было ни одного нового случая, – стала мантрой, поддерживавшей их боевой дух.
Важным отличием этой вспышки от предыдущих было то, что, куда бы я ни направлялся и каким бы удаленным ни был район, почти везде – по крайней мере, на рабочих местах – был спутниковый интернет. К сожалению, потенциал этого вида связи в Сьерра-Леоне тогда еще не научились использовать в полной мере.
Слишком часто сбор данных сводился к тому, что какой-то человек заполнял формуляр и отправлял его другому человеку, который не имел никакого представления, что эта информация означает, и задача которого заключалась в том, чтобы ввести ее в базу данных. Такие механические действия шли по цепочке вплоть до Фритауна. Там люди смотрели на полученные данные и думали: «И о чем же нам все это говорит?» Потом информацию передавали дальше, в Женеву, где ее объединяли с данными по Гвинее и Либерии – другим наиболее сильно затронутым странам, – и пытались сделать из этого какие-то выводы.
Однако на месте, в полевых условиях, было очевидно, что в этих числах нет особенного смысла. Отсутствовала двойная проверка, данные не давали представления о контактах, а поскольку за эту работу не отвечала ни команда ВОЗ, ни местные окружные медики, никто не желал гарантировать достоверность предоставленных сведений. В Женеве об этом не знали и исходили из того, что цифры твердые как камень. Более того, даже во Фритауне их воспринимали как божественное откровение.
