⁂
Каждые два-три дня мы переезжали в другой округ. Следующим стал Бомбали – в этом округе у президента страны было множество особняков, и он проводил там почти каждые выходные. Разумеется, координатор округа немного нервничал.
Мы остановились в столице округа, городе Макени. Гостиница была прекрасной даже по американским меркам и после дальней дороги показалась нам настоящим раем. Наш следующий пункт назначения – округ Тонколили – был неподалеку, поэтому я решил задержаться там на неделю.
Я постоянно общался с людьми из ВОЗ, а также проводил целые дни с группами надзора, погребений, отслеживания контактов или со специалистом по расследованию случаев: я смотрел, чем они занимаются, и при необходимости давал им советы. Когда я возвращался вечером в гостиницу, я собирал все идеи вместе, чтобы рассказать о них командам во всех четырех округах: «Вот эти вещи вам следует учитывать».
Мне кажется, люди ценили мысли, которыми я делился с ними каждые три-четыре дня. Они чувствовали, что их слушают, что они принимают участие в серьезной работе, и это было для них важно.
Автомобиль Криспина не прошел бы по дороге, которая вела в мой следующий округ, алмазодобывающий регион Коно, поэтому мне выделили нового водителя с полноприводным автомобилем и посоветовали отложить поездку, так как в округе негде остановиться на ночлег. Я сказал, что могу поспать и в машине, и двинулся в путь. До городка Койду было четыре часа езды (около 180 километров). К счастью, когда мы туда добрались, оказалось, что одного из эпидемиологов как раз вызвали во Фритаун, и я провел несколько ночей в его номере в «Даймонд Лодж» – гостинице, принадлежавшей послу Сьерра-Леоне в Китае.
Вернувшись во Фритаун, мы с радостью отметили, что случаев заболевания и смертей стало меньше. Но потом вдруг возник кластер среди рыбаков в столичном районе Абердин, где я останавливался в первый раз. Гостиницу «Сьерра Лайтхаус» закрыли на карантин, и для его поддержания на углах улицы стояли солдаты, а через перекрестки были протянуты веревки. В Абердине было около 700 жителей и всего три туалета. Период относительного затишья с единичными всплесками продолжался до тех пор, пока не было объявлено об окончании вспышки.
Один человек из абердинского кластера на второй день карантина сбежал в Бомбали. Друзья и родственники полагали, что его прокляли – выстрелили в него из «ведьминого ружья», поэтому пригласили собирателя трав и знахаря, которые должны были отвести колдовство, якобы вызвавшее болезнь. «Ведьминым ружьем» здесь называли тяжелое заклятье, мощное, как огнестрельное оружие. Если происходило сразу много смертей, говорили о другом проклятье – «ведьминой авиакатастрофе». Самое главное, что по поводу малярии и других болезней можно было обратиться к обычному врачу, а рану из «ведьминого ружья» мог вылечить только народный целитель.
Сбежавший больной прошел курс лечения – его искупали и натерли тело травами. Через 36 часов он умер. С ним контактировали сотни людей, и он заразил от 30 до 40 человек.
Я снова отправился в свои четыре округа и снова начал с Койнадугу. Первые ночи я провел в хижине вождя, на чьей территории произошло 103 из 106 случаев в этом районе. Дом стоял на холме и был построен из шлакоблоков. ВОЗ привезла генератор и собиралась установить баки с водой (мне приходилось пользоваться ведрами). Спутниковая связь там уже была. В общем и целом вождь собирался неплохо нажиться на ВОЗ и неправительственных организациях и максимально улучшить свои жилищные условия – это в очередной раз доказывает, что даже дурной ветер кому-нибудь приносит благо.
Начальниками всех окружных центров экстренного реагирования были исключительно люди из министерства обороны, напрямую общавшиеся с самим президентом, – таким образом, местные медицинские власти оказывались либо совсем в стороне, либо не были особенно заметны.
С одной стороны, такой подход повышал эффективность наших усилий: меньше долгих дискуссий, более жесткие и конкретные переговоры. Однако, с другой стороны, было очевидно, что, не имея качественной поддержки окружных медиков и хорошей медицинской компоненты и не понимая в полной мере биологию заболевания, руководство принимает довольно скверные и безосновательные решения.
Во многих округах действовали представители новой миссии ООН по чрезвычайному реагированию на Эболу, созданной специально для борьбы с этой вспышкой после того, как традиционный подход ВОЗ оказался не слишком результативным. Медицинские функции ВОЗ были частично переданы Детскому фонду ООН (ЮНИСЕФ), отвечавшему за социальную мобилизацию, и частично Фонду ООН в области народонаселения (ЮНФПА), взявшему на себя отслеживание контактов. Правда, очень быстро стало понятно, что эти организации не обладают необходимыми компетенциями для выполнения своих задач, и ВОЗ в Сьерра-Леоне привлекла своих технических экспертов.
К сожалению, за операционную эффективность в Сьерра-Леоне приходилось платить. Страна, по сути, отреагировала на вспышку не медицинскими, а военными и полицейскими мерами, поэтому добиться от населения сотрудничества было крайне сложно. Прошло больше года, прежде чем ситуацию удалось взять под контроль.
Показательным примером произвола со стороны властей был принудительный карантин, который иногда вводили не только в отдельных домохозяйствах, но и в целых деревнях. Представьте себе глинобитную хижину с двумя комнатами и соломенной крышей, в которой живет два десятка человек. Чтобы понять, есть ли среди них заболевшие, нужно ждать 21 день. Если заразился кто-то из контактировавших с ними людей, счетчик обнуляется и начинается еще один трехнедельный период коллективного заточения.
В некоторых местах карантин длился по три месяца: люди там продолжали заражаться и все повторялось снова и снова. Поначалу жителей даже не обеспечивали вовремя пищей, поэтому карантин легко мог перерасти в голод.
Проблему питания международные неправительственные организации совместно с властями решили, но люди все равно скрывали случаи, не желая попасть на карантин, или убегали из деревни, перенося вспышку в другое место. Им просто хотелось выбраться из отчаянного положения. Можно ли их в этом винить?
Борьба с эпидемиями не должна сводиться к цифрам: необходимо учитывать, что эти цифры означают на практике. Надо стараться понять, что переживают люди каждый день, во что они верят, чего боятся. На этой основе должны вырабатываться решения, которые не заставят их прятаться или убегать. Если люди видят в нас карателей, они убегут. Если они видят в нас тех, кто решает проблему, они начинают помогать – а при вспышке такого масштаба без их помощи не обойтись. Но они никогда нас не поймут, если мы сами не попробуем понять их.
Мы активно распространяли информацию о причинах Эболы, однако случаи неправильного поведения и непонимания со стороны населения все еще встречались. Изменить давно устоявшиеся и вошедшие в культуру привычки невероятно трудно.
В одном из моих округов, Коно, была евангелическая церковь с пятью пасторами. Двое из них умерли от Эболы, еще двое находились на карантине, один был здоров. Высказывалась версия, что в церкви практиковали возложение рук, – этот обряд мало чем отличался от методов традиционных целителей и был отличной возможностью для передачи инфекции. Один из священнослужителей укрывал в отдаленной деревне женщину, контактировавшую с заболевшим Эболой, и, возможно, даже снабжал ее медикаментами. В конце концов наша команда сумела ее отыскать.
