В округе Койнадугу характерные для Эболы симптомы появились у местной повитухи. Вождь деревни вызвал мототакси и отправил ее в отделение профилактики и первой помощи, хотя должен был позвонить по центральному номеру или предупредить окружной центр экстренного реагирования, который прислал бы скорую помощь. Из-за этого проступка его полномочия были приостановлены вышестоящим вождем. В то время многие беременные делали аборты и умирали, поэтому повитухи были в группе высокого риска. У повитухи подтвердилась Эбола, и всех, с кем она контактировала, отправили на карантин. Парня-мотоциклиста инфекция обошла стороной, но после таких клиентов таксисты нередко заражались и умирали.
В отделении первой помощи у повитухи началась лихорадка, боли в груди и другие характерные симптомы, однако медсестра не сумела умножить два на два и не сказала: «Похоже, это Эбола». Вместо этого она твердила нам: «Нет-нет. У нее боли в грудной клетке, потому что ее ударили в грудь». В итоге пришлось посадить на карантин и медсестру, и все отделение. Вспышка длилась уже год, а кошмарные промахи все еще случались.
При всем своем лукавстве местные жители прекрасно понимали, как происходит передача инфекции. Однажды умерла молодая девушка с положительным результатом на Эболу. Ее тело передали погребальной команде. Сначала ее мать говорила, что смерть наступила внезапно, умершая никуда не ездила и ни с кем не общалась – ее контакты были ограничены своим и соседскими домами. Однако после долгих расспросов выяснилось, что девушка проболела несколько дней. Она отправилась в клинику, где ей сказали, что она беременна (по всем критериям к близким контактам надо было отнести ее парня!). Из больницы она сбежала и спряталась в буше. Когда она вернулась домой, ей оставалось только умереть. Дальнейшее расследование выявило факт, что она ездила во Фритаун, – это объясняло, как она могла заразиться.
Мы связались с медсестрой, которая занималась этой девушкой в клинике, и сказали:
– Нам неприятно это говорить, но у одного из ваших пациентов подтвердилась Эбола. Вам придется отправиться на карантин.
– Я вообще не контактировала с больными! – возразила она. – Я работаю в городе и буду там завтра.
На следующий день она была в клинике и продолжала отрицать любые контакты с той больной, однако мать девушки прямо указала, что за ее дочерью ухаживала именно эта медсестра.
Когда отрицать очевидное стало бесполезно, медсестра сказала:
– Вы правы. Но я была в полном защитном снаряжении!
– А кто еще был в клинике?
– Никого, – ответила она. – Кроме меня, никого не было.
При этом мы видели, что в клинике ошиваются какие-то люди. В этом учреждении не предоставляли почти никаких услуг, но народ был всегда. Там даже жил какой-то мужчина.
– А как же тест на беременность?
– Я показала ей, как им пользоваться, она сама собрала мочу, сама окунула тест, сама увидела, что он положительный, а затем вылила мочу в туалет на заднем дворе, чтобы никто не контактировал. Потом она ушла, а я сняла защитный костюм.
Мы прекрасно видели, что все это ложь и она точно знает, как передается Эбола. Она понимала также, что сама контактировала с больной, что может заболеть и умереть, но при этом по-прежнему пыталась оградить других от попадания в список контактов. Своим лукавством и увиливанием от ответов она лишь ставила под угрозу многих, очень многих людей.
Настоящие трудности при такого рода вспышках связаны не с наукой, а с социальной проблематикой. Мы знаем, что Эбола распространяется не с помощью «ведьминых ружей» и колдовства, а исключительно посредством физического контакта. Мы знаем, как прервать передачу: например, нельзя омывать трупы, а больных следует изолировать в специализированных отделениях. Но как же передать наши знания людям, у которых нет четкого представления о микробной теории, зато есть устоявшиеся традиции, построенные на магии, и погребальные ритуалы, во время которых надо часто дотрагиваться до мертвецов?
Профессиональные антропологи, которые также нам помогали, сначала говорили о «социальной мобилизации», но в итоге сказали: «Знаете, дело скорее в вовлеченности людей, в том, чтобы дать сообществам полномочия самим заниматься этими вопросами». Нам посоветовали не предпринимать активных действий, которые могут подорвать доверие, – например, не вводить карательных мер, подкрепленных штрафами и тюремными сроками, за сокрытие больных, несвоевременное информирование и другие проступки.
Я редко видел истинное сотрудничество с местным сообществом – мне кажется, именно из-за этого эпидемия так долго не утихала.
Когда я работал с полевыми командами, я всякий раз напоминал, что начинать нужно с вождя деревни или того, кто является лидером местной общины. Их необходимо вовлечь в решение проблемы, а не считать ее элементом. Для этого мы должны доверять им, а они должны доверять нам. И добиться этого доверия непросто.
Когда ты пытаешься работать с общиной, мешает пропасть в образовании и научном мировоззрении. Они верят в «ведьмины ружья». Мы – в микробную теорию. Крестьяне в пораженных вспышкой деревнях не читают New York Times и понятия не имеют ни о каких глобальных последствиях. Информация там в основном передается из уст в уста.
Но в один прекрасный момент к ним нагло вторгается международное сообщество и заявляет: «Мы ученые, мы знаем, как победить эпидемию». Мы не всегда учитываем местные особенности, даже если речь идет о США или другой относительно развитой стране, и тем более мы не были в состоянии оценить культурные аспекты вспышек в городах Западной Африки. Наверное, в Африке нам следовало сразу же привлечь к сотрудничеству традиционных целителей. Мы могли бы сказать этим специалистам по заговорам: «Приветствуем вас. Теперь вы члены медицинского братства. Вот секретное рукопожатие, вот ваши суточные».
Так ли уж сильно вера в «ведьмины ружья» отличается от рассказов о невидимых глазу организмах, которые нападают на клетки? Это различие становится значимым только в тот момент, когда теорией начинают пользоваться для лечения людей и предотвращения дальнейших заражений.
Но лекари не прислушаются к нашим словам, если мы сами не будем их уважать. В своих общинах они считаются мудрыми и опытными людьми, и мы должны найти в себе скромность, чтобы сказать: «Я знаю то-то и то-то, и узнал я это вот так. Однако вы знаете общину гораздо лучше меня, поэтому давайте работать вместе, в одной команде».
Технологии и фармакология здесь – далеко не самое главное. Все дело в полной прозрачности: ты не прячешься, не воруешь больных и мертвых. Когда речь заходит о таком смертельном недуге, как Эбола, важно действовать честно и открыто.
Люди привыкли к ритуальному омовению тел. Если просто прийти и заявить: «Нет, так делать нельзя», они будут сопротивляться. Омовение для них – важный элемент траурных церемоний. Как они будут оплакивать своих умерших, если мы вмешаемся и изменим эти традиции?
Когда ты в защитном костюме появляешься в деревне, местные жители думают: «Он что, прилетел с Марса? Что происходит?»
