Скромностью он не страдал: он утверждал, что изобрел джаз в 1902 году
[949], а на визитной карточке его значилось «Создатель рэгтайма»
[950]. Большую часть жизни он проводил в разъездах, соревнуясь с другими музыкантами: у него был блестящий, легкий и виртуозный стиль игры. Его талант сочинителя и аранжировщика пьес для малых ансамблей особенно расцвел в 20-е годы, когда он, по примеру многих, переехал в Чикаго. Одним из первых он стал записывать и продавать свою музыку на нотных листах, а также одним из первых начал пропагандировать новоорлеанский джаз за пределами своего города и учить других играть его. Он говорил: «Джаз это стиль, а не способ сочинения; любую музыку можно сделать джазом, если знать, как»
[951]. К 30-м годам он оказался почти забыт, поскольку не пожелал приспосабливать свою музыку к правилам царившего тогда свинга; интерес к его творчеству возродился лишь относительно недавно
[952].
Кларнетист и – позднее – саксофонист Сидни Беше, еще один музыкант, во многом создавший джазовый язык для своих инструментов, происходил из довольно зажиточной новоорлеанской семьи креолов: для него это значило не только то, что он с детства получал (не слишком, впрочем, систематическое) музыкальное образование и даже обзавелся к семи годам собственным инструментом, но и то, что его семья с подозрением относилась к уличной музыке черных, считая ниже своего достоинства каким-либо образом с ней сообщаться; брат Сидни говорил: «Нам, музыкантам-креолам, всегда требовался подобающий престиж»
[953]. Подростком он обладал уже столь выдающейся техникой, что его учитель сказал о нем позже: «Он так и не выучился читать ноты, но он был моим лучшим учеником»
[954]. Вечера он проводил с черными уличными музыкантами, что сильно огорчало его семью; но, что еще хуже, он начал играть в Сторивилле, что для его семьи было совершенно неприемлемо. У него был даже шанс играть в коллективе Фредди Кеппрада, но он не явился на прослушивание
[955]. Уже в 1914 году он мог зарабатывать одной лишь музыкой, что по тем временам означало участвовать в трех трехчасовых выступлениях в день.
Существует легенда, будто Беше начал играть на саксофоне, потому что увидел этот незнакомый ему доселе инструмент в витрине лондонского магазина. На деле все с одной стороны прозаичнее, с другой же – интереснее. Саксофон, который позже станет главным джазовым инструментом и практически символом джаза, в то время был действительно не слишком популярен в уличных группах, и саксофонистов тех лет можно было буквально пересчитать по пальцам одной руки. Беше как-то присутствовал на выступлении, на котором не планировал играть, поэтому кларнета с ним при себе не было; кларнетист группы не пришел, и ему предложили того заменить, однако Беше заметил, что у него нет инструмента. Тогда ему продолжили саксофон и спросили, умеет ли он на нем играть. Беше ответил утвердительно. Позже он вспоминал: «На самом деле я не знал, умею я на нем играть или нет, но, немного потрудившись, справился с этим». Он играл на сопрано-саксофоне – одном из наиболее редких в джазовом контексте того времени инструментов данного семейства; любовь к его звучанию он сохранил на всю жизнь
[956]. Он научился извлекать на нем чрезвычайно плавные, певучие звуки, всегда отличавшие его исполнение, так, что иногда по записи трудно понять, играет он на саксофоне или же на кларнете.
Как и большинство новоорлеанских музыкантов, в конце 10-х годов он перебрался в Чикаго, после в Нью-Йорк; затем последовали гастроли по Европе, приведшие его в феврале 1925 года даже в Москву; тамошний прием ему так понравился, что на вопрос подруги несколькими годами позднее, где бы он хотел поселиться насовсем, он ответил – в России, потому что там с ним обращались как королевской особой
[957]. В Лондоне, где он со своим ансамблем играл в Королевском филармоническом зале, он произвел особенно благоприятное впечатление. Лондон, однако, в отличие от Москвы и вопреки устоявшемуся мнению, в то время был не менее расистским городом, чем, например, Нью-Йорк, разница была лишь в том, что в Америке расизм поддерживался законодательно, а в Англии был частью социальных предрассудков: черных музыкантов селили в дешевых отелях, а при попытке их переехать в более комфортабельные заведения неизменно отвечали, что «номер, который только что был свободен, уже сдан»
[958]. Тем не менее в Европе Беше понравилось, и он стал проводить там все больше времени, пока, наконец, в конце 40-х годов не осел в Париже. У этого решения была своя прагматическая сторона – так же, как и Джелли Ролл, и Армстронг, и многие другие музыканты его поколения, он отказывался принимать изменения, неизбежные в процессе эволюции любой музыки, в связи с чем в Америке ему все труднее и труднее было найти работу. Он играл старомодный джаз, который называл рэгтаймом, и во Франции нашел благодарных почитателей; там он был звездой до самой своей смерти; на родине его вспоминали все реже.
Человеком он был довольно высокомерным и даже агрессивным – еще в юности он любил пить в компаниях бандитов и хулиганов в сомнительного рода забегаловках
[959]. Одна из самых знаменитых историй, показывающих его темперамент, случилась 20 декабря 1928 года в кафе, а затем и на улице Монмартра: Беше поскандалил с коллегой-музыкантом. Существует ряд версий, изложенных разными свидетелями: одни утверждают, что товарищи повздорили на предмет того, будто бы Беше не знает гармонии пьесы, которую они только что играли; другие – что Беше поставили на вид его привычку не платить за выпивку. Как бы там ни было, оба достали пистолеты; стрельба произошла на улице в лучших традициях хип-хопь-войн: оба стрелявших остались невредимы (Беше потом утверждал, что его спас плотный воротник: якобы пуля застряла в нем). Свидетелям повезло меньше: пианист Гловер Комптон получил пулю в ногу, танцовщица Долорес Гиблинс – в легкое, а проходящая мимо дама была ранена рикошетом в шею. Существует легенда, будто перед перестрелкой Беше произнес: «Сидни Беше никогда не берет неправильный аккорд», но это, похоже, позднее украшение и без того поразительной сцены. Оба стрелявших были арестованы; потерпевшие, судя по всему, быстро поправились, так как Беше получил всего 15 месяцев тюрьмы. Парадоксальным образом после этой истории стрелявшие подружились, зато Беше так никогда и не простил Комптону того, что тот подал на него в суд, требуя возмещения причиненного вреда
[960]. Эта история характерна для него – несмотря на то что в своей автобиографии он рассказывает о себе как о человеке мягком и вежливом, друзья вспоминают, что был он самовлюбленным, холодным человеком, способным на неприглядные поступки, особенно в адрес женщин
[961].
