– Не догонят, Гревочка. Даже если Бёртон раскусит Мануэля и поймёт, что к чему – сразу в море посудины её Величества не выйдут. Это у нас, спасибо мсье Девиллю, все на борту, а у англичан обе команды на берегу. Пока соберут матросиков по кабакам и борделям, пока офицеров отыщут – полсуток, в лучшем случае. И никакого театра не надо!
Греве невольно расплылся в улыбке – упоминание о славной затее, которую удалось провернуть во время стоянки на Канарах, явно ему польстило.
– Таким образом, у нас ещё почти сутки. – продолжал Остелецкий. Мануэля отпустим, как я уже сказал, вечером, а ты пока пошли на берег боцмана. Пусть наймёт на пару недель какую ни то рыбацкую посудину, а лучше яхту – без команды, и чтобы повместительнее. Как отойдём миль на двадцать, чтобы оказаться вне видимости – мы с пластунами пересядем на неё, и отправимся к берегу. Очень мне нужно прояснить, зачем Бёртон заявился сюда по наши души…
– Яхту, говоришь? – Греве состроил скептическую мину. – А справитесь? Океан всё же, не Маркизова лужа…
– А не заехать ли тебе в рыло, дражайший барон? – ласково поинтересовался Остелецкий. – Ты у нас, конечно, морской волк, и всё такое, но и я в Средиземном море не мышей ловил!
– Да ладно, я же, в шутку… – сдал назад барон. С некоторых пор Остелецкий крайне болезненно реагировал на намёки о своей «сухопутной» карьере. Ссориться же со старым другом Греве не хотелось категорически.
– Вот и не шути так больше. А если серьёзно – у меня треть команды из флотских. Помнишь того, что бандита со сломанной челюстью прирезать предлагал?
– Такого забудешь…
– Он, до того, как податься в морские пластуны, служил боцманом на «Петропавловске», Морскую практику превзошёл, как нам с тобой, Карлуша, и не снилось. И всё, хватит языки чесать – ты займись яхтой, а я просмотрю ещё разок записи допроса Мануэля. Может, ещё что-нибудь любопытное обнаружится…
И потянулся к бювару.
VII
Побережье Боливии, гавань Антофагасты.
4 ноября 1879 г.
Серёже Казанкову приходилось участвовать в минных атаках, как в учебных, так и в единственной боевой. Дело было во время прорыва русского броненосного отряда к Свеаборгу, когда удалось подорвать шестовыми минами таранный броненосец «Руперт». Правда, тогда лейтенант Казанков командовал не крошечной «торпедерой», а башенной броненосной лодкой «Стрелец», но ведь и противник был посерьёзнее – британская Эскадра Специальной Службы под командованием адмирала сэра Эстли Купера Ки. Да и само дело состоялось не ночью, а при свете дня, когда неприятельские корабли были ясно различимы, и ошибиться, перепутать цели было весьма непросто.
Теперь – не то. Смотровые щели в рулевой рубке узкие, едва два пальца шириной. Не видно через них не зги – только рисуются на фоне угольно-чёрного берега невнятные силуэты судов, похожие один на другой, как близнецы, да тускло светятся на палубах стояночные фонари. Поди, разбери, где тут пароход с фуражом для кавалерии, а где броненосец? Ориентироваться приходится по приблизительной схеме, но проку от неё немного – ночь, темно, хоть глаз выколи, ориентиров нет. Остаётся полагаться на извечные российские «авось», «небось» и «как-нибудь».
В рулевой рубке тесно. Плечо упирается в спину штурвального, старшины Дырьева с «Тупака Амару». Боцман (он вызвался охотником на «Алаи», сославшись на опыт службы на минных катерах в недавнюю балтийскую кампанию) то и дело шипит: «посуньтесь, вашбродие, мешаете!» – и Серёже приходится втискиваться в холодную броню.
Впереди, за тонкой железной переборкой стучит машина, посвистывает клапан котла – Хуанито, тот самый, кому Дырьев преподавал непростую науку обращения со стопором якорной лебёдки, энергично шурует в топке. И неплохо справляется – оказалось, до призыва на флот он работал кочегаром на паровой молотилке. А когда узнал, что Дырьев, ставший с некоторых пор для перуанца непререкаемым авторитетом, уходит на «Алаи» – попросился вместе с боцманом и добился-таки своего!
Серёжа откинул крышку броневого колпака и высунулся наружу по пояс. Чёрт с ними, с пулями, тем более, что пока никто в них не стреляет – зато так можно хоть что-то вокруг различить. Поправил жестяные шторки сигнального фонаря, устроенные так, чтобы свет был виден только с кормовых румбов. Нелишняя предосторожность – следом за выходящими в атаку торпедерами крались на малых оборотах «Тупак Амару и «Уаскар». Броненосцы должны наносить второй удар – после того, как сработают шестовые мины, в ход пойдут тараны и тяжёлые орудия, в упор, на пистолетной дистанции, когда даже неумелые перуанские канониры промазажут из своих десятидюймовок. А потом придёт очередь и торпед Лэя – не приведи Бог, подумал Серёжа, операторы-наводчики перепутают в темноте цели и засадят мины в борт своим! Хотя, поправился он, к тому моменту в гавани уже будет хватать света – как и неразберихи. Может, прав был Повалишин, когда категорически возражал против использования этих новинок?
Темнота взорвалась ружейной трескотнёй. Торопливо затакала картечница – их обнаружили! По рубке «Алаи» зацокали пули, одна, срикошетив от брони, обожгла Серёже щёку. Он торопливо нырнул вниз, захлопнул броневую крышку.
– Обороты до полного! – дальше таиться не имело смысла. – К минной атаке изготовиться!
Минёр, скорчившийся в носовом отсеке, торопливо закрутил ручку лебёдки, выдвигая вперёд шест с привешенным на конце клёпаным латунным бочонком.
– Готово, вашбродите!
Серёжа и сам видел, что мина уже погрузилась в воду. Впереди, в кабельтове, не дальше, высилась чёрная, без единого огонька стена – борт судна. Какого именно, броненосца, корвета, обычного парохода? Поди, разбери…
Пули то и дело звякали по броне, и вдруг через смотровые щели в рубку яркий, неестественно белый свет. «Электрические прожектора Манжена» – понял Серёжа. – У чилийцев на броненосцах новейшее оборудование. Сейчас их разглядят, пристреляются – и не из картечниц, а из лёгких противоминных пушек, которых, что на «Кохрейне», что на «Бланко Энкалада» хватает…
А чёрная стена росла, приближалась – восемь саженей, пять, три. Серёжа крикнул – «стоп машина, готовься дать задний ход!» – и с облегчением увидел, что кончик шеста с миной уже ушёл под борт, а мгновение спустя нос катера ткнулся в преграду.
– Задний ход!
В машинном отделении залязгало, «торпедера» послушно поползла назад. Серёжа запоздало бросил взгляд на гальваническую батарею – контакты, вроде, на месте… Он сжимал деревянную ручку рубильника и шёпотом считал: «Два… три… четыре…», чувствуя, как ледяной пот стекает между лопаток. При счёте «шесть» он перекрестился и рванул рубильник.
Гальванический разряд, накопленный в батарее, по медным жилам покрытого гуттаперчей кабеля устремился в платиновый мостик накаливания. Запал сработал, как положено, сообщив взрывной импульс пироксилиновой начинке мины – гулкий удар, под бортом судна вырос пенно-белый столб, миноноску отшвырнуло назад, словно пинком великана. Серёжа, не устояв на ногах, полетел спиной на переборку и пребольно ударился затылком о броню. Сверху на него обрушился всеми своими пятью с лишком пудами старшина Дырьев. Палуба под ногами ходила ходуном, из машинного отделения неслись гортанные вопли и испанские проклятия – Хуанито, похоже, крепко досталось.
