ноябрь, 1879 г.
– Ты ещё смеешь мне лгать, ничтожный ублюдок?!
От удара в челюсть Мануэль отлетел в угол комнаты – отлетел, свалился кулем тряпья и замер. Характер у англичанина был тяжёлый, а рука – крепкая. Может и до смерти забить, верно говорил был тот однорукий барон…
– Чего разлёгся? Встать, грязная скотина!
Аргентинец завозился, поднимаясь на колени. Новый пинок в бок, предназначенный добавить избиваемому энтузиазма.
– Хватит уже там копаться, La mierda del toro!
«Сам ты бычье дерьмо…» – хотел огрызнуться Мануэль. Но вовремя прикусил язык – рёбра, они свои, не казённые…
Англичанин вызвал его на встречу в знакомый припортовый кабачок. Предложил пойти за ним в некое укромное место для важного разговора. Мануэль сразу заподозрил неладное, но отказаться не решился и последовал за нанимателем.
Бёртон не обманул. Важный разговор состоялся – начался он с обвинения в предательстве и продолжился жестоким избиением, сопротивляться которому аргентинец даже не пытался. Себе дороже.
– Ты рассказал русским обо мне?
– Сеньор, клянусь плащом Девой Марией Гвадалупской, я не хотел! Меня схватили, когда я шёл на встречу со своим человеком, затащили на пароход и стали жестоко избивать. Я был вынужден…
Удар в лицо – страшный, ослепляющий. Рот наполнился кровью и осколками зубов.
«…ну, сabron
[17], ты мне за это ответишь… потом…»
– Это они приказали не сообщать мне, что «Луиза-Мария» собирается покинуть порт?
– Sí, сеньор! Они угрожали, что убьют меня, если ослушаюсь…
– Что ты несёшь, baboso? Как бы они могли тебя убить, если их уже не было в городе?
– Нет, сеньор, я не совсем болван! Я хотел пойти к вам и во всём признаться, но подумал: а вдруг они оставили в Вальпараисо своих головорезов? Вы не видели их, сеньор, такие способны на любые зверства…
Он сжался в ожидании нового удара, однако его не последовало.
– И что, они действительно кого-то оставили?
– Sí, сеньор, но не сразу. Их люди высадились на берег недалеко от города на рыбацком баркасе, сразу после того, как «Луиза-Мария» покинула порт. Мой человек навёл справки и нашёл тех, кто видел, как они подходили к берегу. И даже того, кто продал им этот баркас!
– И много их было?
– Я точно не знаю, но судя по размерам баркаса – около дюжины. Больше там не поместиться.
– Ладно… – Бёртон на несколько секунд задумался. – Мне следовало бы прикончить тебя за предательство, но я, пожалуй, повременю. Подберёшь полтора десятка головорезов – таких, чтобы могли справиться с кем угодно. Затаись вместе с ними где-нибудь в городе и жди, когда понадобишься. Всё ясно?
– Конечно, сеньор! – обрадовался Мануэль. – Мы должны будем их перерезать?
– Придёт время – узнаешь. Оружием я вас снабжу.
Чернявый с готовностью закивал. Кажется, сейчас его убивать не будут.
– Вот тебе сорок… нет, тридцать песо, и vete al infernо!
[18] И не вздумай снова меня подвести или хотя бы по мелочи соврать – кишки на шею намотаю!
Мануэль ловко сгрёб со стола звякнувшие монеты и шмыгнул за дверь. Он не верил своей удаче – живой! А выбитые зубы… что ж, при его профессии это сущие пустяки. Иисус свидетель, он ещё посчитается с этим англичанином! Никто ещё не смел так обходиться с Мигелем Парреро!..
Бёртон брезгливо взглянул на замаранную кровью перчатку, стащил её и швырнул в угол. Всё-таки аргентинец оказался непроходимым идиотом. Англичанин догадался обо всём, как только «Луиза-Мария» втайне покинула порт, только не имел ни времени, ни возможности разораться с предателем.
По-хорошему, того следовало бы пристукнуть прямо тут – но где ещё взять негодяя, готового взяться за самые грязные дела, да ещё и знакомого с местными отбросами? Вряд ли командир «Рэйли», кептен Трайон, аристократ и белоручка, согласится выделить своих матросов для того, что задумал Бёртон. Подобные напыщенные типы больше всего боятся замараться в разного рода сомнительных делишках – будто без них можно добиться серьёзного результата в подобных делах! Да и проку от матросов немного: испанского не знают, сойти за местных не смогут, как их не переодевай. Любая собака опознает в них англичан, как только обнюхает.
Так что пусть Мануэль живёт… пока. А дальше посмотрим. Восточное учение о плохой карме имеет силу и в Южном полушарии.
Конец второй части
Часть третья. Андреевский флаг
I
Перу, гавань Кальяо.
…декабря 1879 г.
– Я пригласил вас, сеньоры, с тем, чтобы сообщить пренепри… чрезвычайно важное известие.
Вряд ли хоть одному из собравшихся доводилось читать бессмертные строки Николая Васильевича Гоголя, или хотя бы слышать о таком литераторе из далёкой России. Но Повалишин не смог удержаться: с волками жить – по-волчьи выть, а латиноамериканцы вообще склонны к пафосу и излишней театральности. Так что он выдержал эффектную паузу и положил на стол нарядную папку с позолоченными уголками и оттиснутым на дорогой коже гербом республики Перу – рыцарский щит, украшенный изображениями длинношей ламы, дерева и замысловатой загогулиной, долженствующей изображать рог изобилия. Распахнул папку так, чтобы были видны государственная печать, каллиграфически-правильный текст и размашистая подпись внизу.
– Президент Луис Ла Пуэрта оказал мне честь, предложив принять командование военно-морским флотом республики. Я ответил согласием.
Только сейчас офицеры, заполнившие кают-компанию корвета «Уньон» (на «Тупаке Амару было слишком тесно для такого количества гостей) обратили внимание на адмиральские эполеты, украшающие его мундир. По помещению пробежали осторожные шепотки.
– Обойдёмся без предисловий. Состояние нашего флота хорошо известно каждому из присутствующих. На данный момент в строю три полноценные боевые единицы: «Уньон», «Тупак Амару» и канонерская лодка «Пилкомайо».
Повалишин говорил, тщательно подбирая испанские слова. Рядом с ним стоял лейтенант-перуанец, хорошо знавший английский и готовый, при необходимости, выступить переводчиком. Но пока этого не требовалось – за эти полгода Повалишин неплохо поднаторел в языке Сервантеса.
– Что касается транспортов «Чалако», «Лименья» и «Оройя», то на них так и не удосужились установить орудия – хотя такая несложная операция могло бы превратить эти достаточно быстроходные суда в недурные вспомогательные крейсеры.
