– А откуда взять обученные команды? – попытался заспорить перуанский капитан первого ранга. – Одно дело – матросы коммерческого флота, и совсем другое – военные моряки, в том числе, артиллеристы!
– Канониров можно набрать из крепостной артиллерии. – отпарировал Повалишин. – Никто ведь не собирается использовать вспомогательные крейсера в эскадренном бою, у них своя задача. Даже если они и не добились бы особых успехов, то наверняка отвлекли бы на себя часть крейсерских сил неприятеля. Но что уж теперь об этом говорить? За оставшиеся пару недель мы мало что успеем. Придётся обходиться тем, что есть в наличии.
Срок в две недели был взят Повалишиным не с потолка. Лазутчики, которых у перуанцев хватало и в Сантьяго, и в Вальпараисо, и в Антофагасте, доносили, что неприятель готовит военно-морскую экспедицию против Кальяо. Сопровождать караван с войсками и поддерживать десант будет весь наличный состав чилийского флота: броненосцы «Адмиранте Кохрейн» и «Бланко Энкалада», винтовые корветы «Магальянес», «О̀Хиггинс» и «Чакабуко», а так же канонерка «Ковадонга» – та, что стала в своё время причиной бесславной гибели перуанского броненосца «Индепенденсия». Мало того: лазутчики сообщали, что чилийцы собираются ввести в строй захваченный «Уаскар»!
О том, что к экспедиции могут присоединиться и британские корабли – ведь участвовали же они в погоне за перуанской эскадрой, отходящей от Антофагасты! – Повалишин думать не хотел. И без того преимущество неприятеля подавляющее, практически не оставляющее шансов на успех.
Это понимали и присутствующие. Нет, никто из этих блестящих морских офицеров, подлинного цвета молодой нации, не помышлял о капитуляции – но и на победу тоже не особо рассчитывали. В лучшем случае, им предстояло дать неприятелю последний бой и уйти на дно вместе со своими кораблями, стреляя из уцелевших орудий, с таранами, застрявшими во вражеском борту, с абордажными палашами в руках, на залитой кровью палубе…
А ведь это никуда не годится, понял вдруг Повалишин. Латиноамериканцы народ горячий, упрямый, но стоит им потерять надежду, раскиснуть – проку от них будет немного. Следовало срочно предложить им иной вариант развития событий – вот только где его взять?
Впрочем, есть соображения.
– Ну-ну, сеньоры, на самом деле, не так всё скверно. – сказал он, пододвигая к себе другую папку. – Я ещё не упомянул о двух старых мониторах, «Манко Капаке» и «Атауальпе». Они неплохо вооружены и бронированы, но обладают недостаточной мореходностью и пригодны, разве что, для обороны гаваней. Перед самой войной оба монитора перевели из Кальяо на север, в порт Пайта для ремонта. Работы на них практически завершены, осталось перегнать обратно. Это непросто – но если выбрать подходящую погоду и передвигаться в виду берега, укрываясь, при необходимости на мелководье, то риск будет минимальный. Мониторы потянем на буксирах за транспортами, чтобы не перенапрягать лишний раз механизмы. А уже в Кальяо они, присоединившись к «Тупаку Амару», составят ударный отряд, который, надеюсь, сумеет помешать высадке десанта.
– Позвольте, сеньор адмирал?
Говорил капитан второго ранга лейтенант – невысокий с тонким лицом, украшенным усиками и узкой бородкой-эспаньолкой. Повалишин кивнул.
– В Пайте кроме мониторов стоит ещё «Лоа» – «голета блиндада», по европейской терминологии это казематный броненосец. Во время войны с Испанией «Лоа» перестроили из деревянной парусно-винтовой шхуны, на манер знаменитой «Виргинии». Вооружение, правда послабее: только два орудия, стадесятифунтовое погонное и шестидесятивосьмифунтовое ретирадное. Есть, правда, ещё чугунный таран. Парадный ход – десять узлов, но на самом деле, больше восьми машины «Лоа» не дают.
Повалишин перелистнул несколько страниц блокнота и нахмурился.
– Значит, казематный броненосец? Но почему он не значится в списках флота?
– «Лоа» был выведен в резерв восемь лет назад. – ответил перуанец. – А в шестьдесят шестом он поучаствовал в бою с эскадрой испанского адмирала Нуньеса. Я знаком с состоянием «голеты блиндады» на настоящий момент – если постараться, можно будет ввести судно в строй.
– Два старых монитора и этот ржавый утюг «Лоа» в дополнение к «Тупаку Амару»? – каперанг-перуанец задумчиво потеребил подбородок. Если принять бой под прикрытием береговых батарей – тогда есть шанс. Жаль, торпедеры все погибли, а то можно было бы предпринять ночную минную атаку… если, разумеется, продержимся до ночи.
– Продержимся. – уверенно ответил Повалишин. – Обязаны продержаться. А насчёт минной атаки – недурная мысль, сеньор! Прямо сейчас, когда закончим совещание – собирайте по разным судам всех, кто хоть сколько-то разбирается в гальваническом и минном деле, конфискуйте в порту паровые катера и начинайте готовиться. А вы, – он повернулся к офицеру, рассказавшему о «голете блиндаде», – вы с этого момента командир «Лоа». Отправляйтесь в Пайту и через две недели, самое позднее, броненосец должен быть готов к выходу в море. Я прибуду туда позже, чтобы принять участие в перегоне кораблей в Кальяо!
Он обвёл взглядом лица подчинённых – кое-кто заулыбался, пока неуверенно, но в глазах уже светится робкая надежда. Вот, к примеру, молодой офицер, состоявший прежде в адъютантах у адмирала Грау – кажется, лейтенант Гальвес? Стиснул кулаки, разрумянился, беззвучно что-то шепчет – наверняка попросится в самое пекло, на минные катера, которые, впрочем, ещё предстоит оборудовать и подготовить к бою. Вот и хорошо: даст Бог, пороху, наберётся опыта – хватит ему уже в адъютантах ходить, пора показать себя в настоящем деле…
– Вот видите, сеньоры, не всё так безнадёжно, как представлялось на первый взгляд. – Повалишин постарался скрыть усмешку. – А вы уж и хоронить себя собрались! Слово русского офицера: мы ещё преподнесём чилийцам парочку неприятных сюрпризов.
Пакет принёс перуанец-рассыльный – доставил к трапу «Тупака Амару» и принялся шумно препираться с вахтенным матросом, требуя немедленно позвать «сеньора адмирала», потому что «сеньор консул русо», при котором он имеет честь состоять, велел вручить депеши непременно в собственные руки! Пришлось Повалишину подниматься на палубу и расписываться в потрёпанной, казённого вида тетради, которую посыльный таскал под мышкой. И, разумеется, вознаграждать его трудолюбие и энтузиазм парой мелких монет.
Первое письмо было от жены. Судя по штемпелям на конверте, оно покинуло Санкт-Петербург около двух месяцев назад и добиралось сначала обычной почтой до Нью-Йорка, а уже оттуда – стараниями русского консула сперва в Сан-Франциско, а уж потом пакетботом в Кальяо. Супруга новоявленного адмирала, понятия не имела, какой далёкий и сложный маршрут предстоит заклеенному её пальчиками конверту – для Ирины Александровны Иван Фёдорович по-прежнему где-то на верфях в Северной Америке, надзирает за постройкой новых мониторов.
Содержание письма оказалось самое обычное: беспокойство за здоровье мужа (говорят, дорогой, у вас в Америке, повсюду малярия?), вопросы о «милом Серёженьке» – как то он там? – и осторожная попытка выяснить, вернётся ли супруг домой к рождеству, или придётся ей, как в прошлом году, справлять его в одиночку?
