– Так и они же нам ответят!
– А ты как думал? Конечно, ответят. Но, во-первых, тогда им придётся хотя бы ненадолго оставить в покое адмирала. А во-вторых, на британском фрегате дульнозарядные орудия Армстронга, а у нас – крупповские стальные казнозарядки. Частота залпа выше вдвое, и дальность действенного огня тоже. Если получится, попробую хотя бы какое-то время держаться вне зоны их досягаемости.
Ударило – британцы дали новый залп. В кабельтове за кормой канонерки выросли столбы воды.
– Если они не изменят курс и по-прежнему, будут преследовать «Конадонгу» – подрежем «Рэйли» корму и раскатаем безнаказанно продольным огнём.
На баке «Луизы-Марии» громыхнула пушка. Секундой спустя ей ответило ютовое орудие. Столбы от падений снарядов выросли вплотную к британскому фрегату.
– Считай, накрытие… – прокомментировал Серёжа. – Молодцы комендоры! А вот британцы стреляют паршиво, не лучше, чем при Свеаборге. Как говорится, не в коня корм… о, чёрт!
На корме канонерки сверкнуло пламя, полетели обломки.
– Попадание. – сказал барон. – Накаркал ты, Серж…
– Неприятель поворачивает к норд-осту! – проорал сигнальщик. – Прибавили ходу!
– Увидели адмиральский вымпел и собираются его захватить. Для этого – отрезают «Конадонгу» от берега, чтобы не выбросились.
Серёжа в сердцах стукнул кулаком по ограждению мостика.
– Рулевой, право семь! Попробуем отвлечь их на себя.
Орудия «Луизы-Марии» дали новый залп. Снаряды легли между британскими кораблями, но те словно и не заметили и дружно выпалили по «Конадонге». От кормы канонерки снова полетели обломки, потянулся хвост дыма.
Слитно, хором рявкнули пушки «Луизы-Марии». На «Рэйли» сверкнуло в районе грот-мачты, вспухло дымное облачко.
– Попадание! – проорал сигнальщик. – Фрегат поворачивает влево!
– Ну вот, наконец-то снизошли и до нас, грешных… удовлетворённо заметил Серёжа. – Гревочка, увёл бы ты супругу в низы. Лучше всего в трюм, где жили пластуны – там по бортам коффердамы с углём, хоть какая защита. А здесь, боюсь, скоро станет жарко.
Барон обернулся – на шкафуте, дымовой трубы белело женское платье. Греве обречённо покачал головой.
– Не знаешь ты её. Не пойдёт она в трюм. Бинокль, вон, у меня отобрала, хочет всё видеть собственными глазами. Спасибо, хоть сюда не поднялась – а ведь рвалась, еле отговорил! Ну, ладно, попробую…
Он повернулся к трапу, и в этот момент сигнальщик снова подал голос:
– С вест-норд-веста дымы! Два… нет, четыре судна, идут на сближение.
Казанков вскинул бинокль.
– Чилийцы. – вынес он вердикт через несколько секунд. – Похоже, командор Риверос решил нанести визит на север, и теперь возвращается. Надо же, как не повезло…
Между бровей у него пролегла резкая складка.
– А вот теперь, Гревочка, нам точно амбец. Против эскадры «Луизе-Марии» не продержаться и пяти минут. И уйти не получится – мы между ними и британцами как между молотом и наковальней.
– И что теперь делать? – прошептал барон. Физиономия его побледнела, лоб покрылся мелкими капельками пота. – Неужто, сдаваться?
Казанков скривился, словно откусил лимон.
– Не рви душу, самому противно даже думать о таком. Но что остаётся, сам подумай? Драться мы не можем, только людей погубим. А так, вас – тебя, Девилля, команду «Луизы-Марии» – не тронут, как бельгийских подданных и интернированных лиц. Ну а мы… что ж, правил войны на море мы не нарушали, так что на реях нас, как пиратов, пожалуй, не вздёрнут. Посидим ещё сколько-то времени в крепости, не привыкать.
– Вашбродие, флаги!.. Флаги не те! – резанул по ушам крик. Серёжа снова прилип к биноклю.
– Англичане поворачивают! – продолжал надрываться сигнальщик. – Уходят, вашбродь, как есть, уходят!
Греве, не веря своим глазам, смотрел на британский ордер. «Рэйли» и «Мьютайн» выполнили поворот «все вдруг» и, отчаянно дымя, удалялись на зюйд. Орудия их молчали.
Казанков обернулся к барону. На лице у него расцвела счастливая детская улыбка.
– Наши! – прошептал он. – Ущипни меня, Гревочка – или это галлюцинация, или же действительно наши!
Барон выхватил бинокль, поднёс к глазам – и радостно охнул.
Никаких галлюцинаций у Казанкова не было и в помине. В цейссовских стёклах Греве ясно видел, как под гафелем головного фрегата трепещет на ветру огромное белое полотнище с косым крестом голубого цвета.
– Наши!
Гичка – нарядная, из красного дерева, как и многое на палубе «Луизы-Марии» – ткнулась носом в борт парохода. Упал, разворачиваясь, штормтрап; матрос подхватил его и Серёжа по деревянным ступеням вскарабкался на палубу.
– Ну? Узнал, что они тут делают?
Греве, чуть не пританцовывал от нетерпения возле трапа. Камилла, дожидавшаяся вместе с ним возвращения Казанкова с русского флагмана, покосилась на супруга с неодобрением.
– Бутаков не объяснил. – ответил Серёжа. – Намекнул только, что действует в соответствии с секретным предписанием из-под шпица. Сказал, что после визита в Сан-Франциско эскадра повернула на юг, сначала в Панаму, а теперь вот пришла сюда. Загадочная какая-то история…
– И куда они дальше?
Это уже Веня Остелецкий. Стоит рядом с бароном – руки за спиной, на лбу и на кителе свежие следы пороховой копоти. Когда пробили боевую тревогу он, вспомнив, по собственному выражению, «артиллерийскую молодость», встал к штурвалам наводки – и даже добился попадания в британский фрегат.
– В Кальяо, куда ж ещё? Кстати, Бутаков предложил «Луизе-Марии» следовать за эскадрой.
– Значит, пойдём в Кальяо? – Греве радостно встрепенулся. – А как же эти, прости господи, калеки?
Все четверо, не сговариваясь, посмотрели на «Конадонгу». Канонерка стояла в трёх кабельтовых от парохода. Пожар на ней уже потушили, но без оптики было видно, что судно сильно осело на корму и накренилось.
– Хода дать они не смогут, буксировать – хлопотно, да и незачем. – сказал Серёжа. – Решили так: «Скоморох» оттащит канонерку к берегу и посадит на мель, а перуанцы потом разберутся, что с ней делать. Команду возьмём на «Луизу-Марию».
– Жаль, адмирал погиб. – посетовала Камилла. – Вот бы сейчас порадовался!
– Да, сеньору Мигелю Грау не повезло. – согласился с женой Греве. – Надо было такому случиться: осколком первого же снаряда точно в лоб! Никого больше не задело, а его – наповал…
– Вообще-то, на «Конадонге» трое убитых и семеро раненых. – заметил Остелецкий. – Среди них два моих пластуна. Но это уже потом, следующими попаданиями. И вот что, Серж… – он замялся, – скажи-ка, мы и дальше пойдём под перуанской тряпкой?
И непочтительно мотнул головой, указывая на красно-бело-красное полотнище, лениво колышущееся на кормовом флагштоке. На миг барону почудилось, что лама с замысловатого герба, украшающего среднее, белое поле, укоризненно покосилась на Вениамина: «Зачем обижаешь? Почему сразу «тряпка»?..»
