Магелланов Пролив, Чили, Пунто-Аренас
…февраля 1880 г.
– Вы-то с Венечкой здесь уже побывали… – сказал Казанков, рассматривая берег. – А вот я здесь впервые. А помнишь, как грезили о Магеллановом проливе в Морском Училище? Огненная земля, людоеды-дикари, Порт Голод…
– «Бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться». – хохотнул в ответ барон. – Не помнишь, кто это сказал?
– Кто-то из восточных мудрецов, сейчас не помню. – Серёжа пожал плечами. – Но я-то ни на что не жалуюсь. Смотри, какая красота!
По мне – так слишком сурово, неприкаянно, что ли… – подумав, отозвался барон. – Видно, что люди здесь, на краю земли только гости – причём гости незваные.
– И это говорит человек, собравшийся развернуть здесь большой строительство! Не ты ли, Гревочка, давеча заявил, что «Луиза-Мария» остаётся в Пунта-Аренас, хотя эскадра следует дальше?
– Ну, так дела, бизнес, как говорят англичане. – Барон состроил постную физиономию. – Что я могу поделать? Британские пароходы сюда уйму строительных материалов, пушки, оборудование, даже строителей – что ж, теперь всему этому пропадать?
– И ты, конечно, решил проявить бережливость?
– А кому ещё её проявлять? Оглянуться ведь не успеешь – попортят, растащат, разворуют… А ведь половина всего этого добра предназначена для расширения фактории «Пасифик Стим» – моей, между прочим, фактории! Остальное пойдёт на строительство военного поста, только не британского, а нашего, российского.
– Не торопишься, Гревочка? – Серёжа иронически сощурился. – Пунта-Аренас, между прочим, считается чилийским владением.
– Это ненадолго. Давеча я встретился с управляющим факторией – толковый дядька, мы с ним знакомы по прошлой стоянке в Пунто-Аренас, – так я ему намекнул, что грядут большие перемены. И посоветовал подумать о смене подданства.
– И что он?
– Задумался.
– Ну, пусть. Если ты, Гревочка, и правда, собрался тут обустраиваться – всякое лыко будет в строку, что английский управляющий, что английские же доски с цементом. Ну и пушки, конечно, куда ж без них – по нынешним-то неспокойным временам…
Серёжа обвёл взглядом стоящие в бухте суда. Два аргентинских парохода, французский пакетбот, совершающий, несмотря на войну, регулярные рейсы между Кальяо и Рио-де-Жанейро с заходом в Вальпараисо и Буэнос-Айрес, старенький колёсный буксир, таможенная паровая шхуна под чилийским флагом… А дальше, на зеркально-гладкой воде чёрные утюги броненосных фрегатов. Их два, «Герцог Эдинбургский» и «Минин» – «Клеопатра», повреждённая чилийским снарядом, задержалась в Вальпараисо в Кальяо для докового ремонта – побеждённые не сумели отказать в этой любезности победителям. За ними рисуются элегантные силуэты «Скомороха» и «Луизы-Марии», сопровождавшей русскую эскадру.
– А Веня сейчас где – при Бутакове, на флагмане?
– Там. Он-то в отличие от тебя в отставку не подавал. Обсуждает с адмиралом какие-то секретные политические дела. Кажется, он упоминал, что эскадра пойдёт отсюда прямиком в Буэнос-Айрес.
– Так и есть. Предстоят переговоры между представителями Чили, Боливии и Перу, да и аргентинцы не прочь урвать с этого стола свой жирный кусок. Российский посланник, тайный советник Блудов, полагает, что наша эскадра на рейде Буэнос-Айреса придаст его посредничеству больший вес.
– Это Андрей Дмитриевич, что ли? – оживился Греве. – Он, помнится, был посланником в Брюсселе, при дворе бельгийского короля Леопольда Второго, меня ему представили…
– Ты, Гревочка, известное дело, вхож в высшие круги. – ухмыльнулся Серёжа. – Не то, что я, грешный: ни чина, ни звания, ни мундира. Хожу вот в партикулярном, как проходимец какой-то…
И с отвращением оглядел свой сюртук, приобретённый во время недавней стоянки в Вальпараисо.
– Ну-ну, не прибедняйся! – барон покровительственно похлопал друга по плечу. – Прибудешь в Россию – там и производство в следующий чин, и крестик очистится, да и корабль свой дадут – ценз-то ты уже давно выплавал, и побольше иных-прочих!
– Твоими бы устами, Карлуша… – буркнул Казанков и замолчал – на этот раз надолго. Барон поспешно спрятал усмешку. Задумался друг сердешный, крепко задумался. Оно и неудивительно – не гардемарин, пора устраивать как-то жизнь.
– Ладно, довольно об этом. – Серёжа тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Слушай, Гревочка, не пойти ли нам в салон, перекусить? И коньячку бы недурно, а то я что-то озяб на здешних сквозняках…
И, пропустив вперёд барона, вслед за ним направился к трапу.
Где-то в Южной Атлантике.
…февраля 1880 г.
Фрегату её Величества «Рэйли» досталось. Досталось так крепко, что остаётся удивляться, как он по-прежнему режет волны, что не разметало его обломки на сотни морских миль в этих недобрых к людям и кораблям водах?
Сильнейший шторм, настигший британский отряд на подходах к Магелланову проливу, снёс корабли далеко к зюйду. В попытках выгрести против девятибалльных порывов ветра и высоченных, с пятиэтажный дом, волн, сожгли почти все запасы угля. На пятый день этого светопреставления не повезло «Мьютайну» – грот-мачта, не выдержав очередного шквала, затрещала и рухнула за борт, увлекая за собой паутину снастей – и, словно плавучим якорем, развернула судно лагом к накатывающимся валам. Шлюп повалился на борт, в пенных гребнях мелькнула медная обшивка днища – всё!
Бёртон рискнул выбраться из каюты лишь когда «Рэйли» вошёл в пролив между Огненной Землёй и островом Эстадос. Фрегат выглядел, как после жестокого боя – на месте мачты из палубы торчит жалкий обломок, шлюпки сорваны, матросы сутки напролёт меняются у помп, но вода всё прибывает, медленно, но верно. Котлы холодные – оставшуюся жалкую горстку угля кептен Трайон приберёг на самый крайний случай, который, судя по его мрачной физиономии, уже не за горами.
Четверо суток «Рэйли» отстаивался в безымянной бухте на острове Эстадос. Кое-как залатали течи, поправили рангоут, вместо потерянной фок-мачты поставили времянку из запасных стеньг, и кептен Трэйон скомандовал взять курс на норд-вест, к Фолклендам.
Спасибо свежему попутному ветру: четыре с половиной сотни миль «Рэйли» добежал всего за трое суток – лишь для того, чтобы увидеть на мачтах судов, стоящих в гавани Порт-Стэнли, чужие флаги.
Один – две горизонтальные небесного цвета полосы с «майским солнцем» на средней, белой. И другие, ненавистные – голубой, наискось, крест на белом поле.
Бред? Галлюцинация? Видение?
– Военные суда в гавани, сэр. Четыре вымпела – аргентинский корвет и три военных корабля под русскими флагами. Один – броненосец.
Не может быть! – прохрипел Бёртон. Мир рушился на глазах. – Откуда? Пришли сюда из Кальяо?..
– Это другие корабли. – Трайон опустил бинокль. Броненосец – бывший наш «Сьюперб», я хорошо его знаю. Кажется, русские переименовали его в «Олег»… Два другие мне незнакомы, но, судя по всему – винтовые клиперы постройки конца шестидесятых. Должно быть, пришли с Балтики, пользуясь тем, что Королевский флот после фиаско на Бермудах сидит тише воды, ниже травы, и носа не смеет высунуть из Портсмута.
