Кроме того, с ним было невероятно сложно поддерживать и ровные личные отношения. Несмотря на то что в последние годы его жизни мы вполне спокойно общались и даже играли в одной команде, ничто не мешало Корчному, выйдя к журналистам, начать снова сочинять обо мне небылицы. Совсем недавно мне попалось его интервью, где гроссмейстер рассказывал о том, что мой переезд в Ленинград – это тщательно спланированная акция по его планомерному уничтожению. Оказывается, я намеренно старался подобраться к нему поближе, чтобы изучить и скопировать не только манеру игры, но и одежду, мимику и даже поведение. Утверждение, которое у любого человека, знающего нас обоих, не вызвало бы ничего, кроме улыбки. Но Корчной, выдавая что-то подобное, забывался и говорил с таким вдохновением, что не могло быть никаких сомнений: он сам в это искренне верит.
Так, с большим упоением он обвинял меня в том, что я украл у него швейцарского друга. Албан Бродбек был известным юристом, большим ценителем шахмат и руководителем делегации Корчного на матче в Мерано. И ему не давал покоя вопрос о судьбе семьи Виктора Львовича. Действительно, судьбам близких советских диссидентов никогда нельзя было позавидовать. Обычно, оставаясь за границей, человек понимал, что рискует больше никогда не увидеть своих родных. Поступок Корчного с этой точки зрения, конечно, совсем не благовиден, но мне кажется, что в данном случае его оправдывает спонтанность решения. Да, человек хотел уехать. Да, он об этом думал. Но изначально вряд ли собирался бросать жену и сына. И какой у него был выход после слов посольского чиновника? Вернуться и сгнить в забвении, отлученным от любимой игры? Похоронить все мечты и надежды? Это тот самый случай, когда правильного решения нет. У каждого свой путь, своя правда. Корчной сделал выбор, и, конечно, от его выбора не могла не пострадать его семья. Хотя на самом деле впоследствии сын Корчного, Игорь, признавался, что сначала поступок отца они с матерью оценили как шаг, приближающий их возможность эмигрировать. Очень быстро они собрали документы на выезд в Израиль. В ожидании разрешения Игорь ушел из университета, учил язык, занимался сборами. Но в выезде неожиданно было отказано, как и в восстановлении в институте. Таким образом, получалось, что молодой человек был обязан отправиться на службу в армию. Но Игорь, понимая, что, отслужив, может никогда не получить разрешения на выезд (будут ссылаться на якобы полученные секретные сведения), принял решение от службы уклоняться. Юношу вычислили и отправили в тюрьму за дезертирство.
Конечно, никакой прямой моей вины в этом не было и быть не могло, однако судьба распорядилась так, что в тюрьме пришлось ему несладко все же из-за моего имени. Дело в том, что сидел Игорь в колонии города Шадринска. А в семьдесят пятом году заключенные оттуда писали мне открытое письмо в журнале «Друг милиции» с просьбой прислать в колонию книги по теории шахмат. Через журнал они передали мне подарок: шахматы, собственными руками вырезанные из дерева. Я, конечно, поблагодарил, книги отправил и обрел в лице этих людей ярых и преданных болельщиков. Настолько преданных, что свою любовь они выражали, терроризируя сына моего соперника. Безусловно тогда я ничего об этом не знал. Но мне было известно, что на самом деле семью Корчного хотели выпустить еще перед матчем в Багио. Никому не нужны были разговоры о том, что Советский Союз пользуется случаем и оказывает моральное давление на противника. Решение это отклонил Суслов, который был очень категоричен во всем, что касалось изменников Родины.
К восемьдесят первому году ситуация начала меняться. Игоря выпустили из тюрьмы, но перед нашим матчем в Мерано он с матерью все еще оставался в заложниках в СССР. На каждой пресс-конференции в Италии Албан Бродбек мучил меня вопросами и обвинениями, буквально выставляя перед журналистами чуть ли не единственным виновником данной ситуации. Возражать, объяснять, негодовать было бесполезно. Бродбек был настроен категорично и заразил своей категоричностью как прессу, так и занимавшего в те годы пост президента ФИДЕ исландского шахматиста гроссмейстера Фридрика Олафссона. Тот настолько проникся этими обвинениями, что решил принять личное участие в судьбе Корчного и его семьи: начал обвинять нашу шахматную Федерацию во всех грехах, делать громкие политические заявления. В конце концов Олафссон добился того, что посол СССР в Исландии попросил его предъявить документы, на основании которых он утверждал, что Корчной постоянно получает отказы в ответ на свои официальные запросы по выезду семьи. И оказалось, что ни одного официального запроса Виктор Львович не отправлял. Почему? Во-первых, ему было выгодно везде рассказывать о травле семьи и о моральном давлении со стороны Советского Союза. А во‐вторых, очень быстро после побега сблизился он с Петрой Лееверик, которая стала его секретарем, экономкой, менеджером, налоговым советчиком, адвокатом и даже секундантом во время наших матчей. И в борьбе за чемпионство своего любимого Виктора она была настолько непримирима, что вряд ли мысль о его воссоединении с семьей могла доставлять ей удовольствие. А Олафссону его голословные утверждения стоили карьеры: в восемьдесят втором году ему пришлось оставить свой пост.
Изменить свое мнение пришлось и Албану Бродбеку, но без какого-либо нажима с чьей-либо стороны и совершенно точно без моего участия. Жене и сыну Корчного разрешили выехать через Вену в Израиль по вызову какой-то дальней родственницы. Узнав об этом, Бродбек тут же предложил Корчному поехать в Вену и забрать семью. Однако Виктор отговорился сверстанными планами и сообщил ошарашенному другу, что никак не может отменить их ради воссоединения с родными. Албан был поражен, но природная порядочность не позволила ему остаться в стороне, и, съездив в Вену, он привез Бэлу – жену Корчного – и Игоря к себе домой. Конечно, сообщил об этом Виктору, который пообещал приехать, как только позволят дела. Дела позволили ему это сделать спустя четыре месяца. Причем появился он на пороге у Албана под руку с Петрой, и Бродбеку потребовалось приложить немало усилий, чтобы хотя бы на время выставить ее из дома и позволить Корчному пообщаться с семьей без присутствия посторонних. Общение, однако, свелось только к заявлению Корчного о том, что у него другая семья, жить с прежней он не собирается, но будет помогать. Помогал, как рассказывала потом Бэла своей подруге Алле – жене моего тренера Фурмана, – весьма скромно. Она была благодарна судьбе за то, что они остались в Швейцарии, где Игорь смог окончить престижный вуз, но могла ли она быть благодарной мужу за череду испытаний и унижений? Никому подобные переживания не прибавляют здоровья, а Бэлу они здоровья лишили окончательно – она скончалась от онкологии через несколько лет после эмиграции.
Эти события не могли не изменить отношения Албана и еще одного их общего друга – Питера – к Корчному. Почему же, собственно, Виктор обвинял меня в краже друга? Ведь никто, кроме него самого, не виноват в том, что произошло. Очевидно, Корчной воспользовался тем, что мы с Албаном по-настоящему сдружились по прошествии лет, а ему эта ситуация претила. Бродбек живет в Швейцарии в двух местах: у него большой собственный дом недалеко от Базеля, а головной офис его юридической компании находится в небольшом кантоне восточной части Швейцарии в городе Гларус. Гларус славится музеем Суворова и своим шахматным клубом, почетным членом которого и является много лет Албан Бродбек. И однажды я получил приглашение встретиться с любителями шахмат в Гларусе. Не помню, почему я не поставил никаких ограничений для участников сеанса. Возможно, рассчитывал на то, что город маленький и слишком большого интереса мой приезд не вызовет. Однако клуб этого маленького города оказался очень достойным, а мастерство его членов – выше всяких похвал. Так что сеанс одновременной игры продолжался около пяти часов. Наверное, мое терпеливое отношение к каждому желающему сразиться со мной уже вызвало симпатию Албана, а по окончании встречи он пригласил меня на ужин, который перешел в беседу у него дома, и закончился разговор примерно в пять утра. Оказалось, у нас с Бродбеком очень много общего, мы одинаково смотрим на важные в жизни вещи, в том числе и на ситуацию вокруг Корчного. Мы сблизились до такой степени, что впоследствии Албан стал руководителем моей делегации во время матча с Виши Анандом в Лозанне. Всегда с удовольствием бываю у него в гостях в Швейцарии, играю и с ним, и с Питером в теннис. Мне легко, интересно и надежно с этими людьми.
