– А какой состав?
– Знаю, что витамины и фрукты. Но что конкретно давало калории, не помню.
– А какой вкус?
– Такой, знаете, приятный, с ненавязчивой кислинкой.
– А в Лондон вы привезли порошок?
– К сожалению, едва я вернулся из Багио, у профессора обнаружили рак поджелудочной железы. Он сгорел очень быстро, не оставив рецепт своего чудесного напитка.
– Как жаль!
– Да, ужасно. И человека, и рецепт. Каждому шахматисту не помешал бы свой личный допинг. Каждый выбирает для себя. Кто-то ограничивается кофе от официантов, кто-то приносит с собой на матчи собственный термос, потому что излишне мнителен и осторожен.
– Есть и такие?
– Да, таким был, например, Михаил Ботвинник. Но какого-то универсального средства по подбору питания и по распределению его употребления по времени, конечно, не существует. Если бы можно было знать наверняка, что может стимулировать умственную деятельность в тот или иной момент, мы бы с удовольствием использовали такое средство в шахматах.
– Я уверена, и в политике тоже. Удачи вам, господин Карпов!
– Спасибо, госпожа премьер-министр!
Сославшись на важные государственные дела, она вскоре уехала, а я навсегда запомнил Тэтчер как очень приятную, легкую в общении женщину, совершенно не напыщенную и не демонстрирующую всем и каждому свою особую важность. Рассказывали, что в Москве, куда она приехала с официальным визитом, премьер-министр жутко замерзла во время парада на Красной площади, а потом не моргнув глазом опрокинула, чтобы согреться, рюмку водки. Разумеется, ей сказали, что это лекарство, но мудрая «железная леди», конечно, не могла не догадаться, что именно она пьет.
Аргентина – любовь моя
Что касается руководителей других стран, замечу, что первым президентом, которому меня представили, был президент Венесуэлы – Рафаэль Кальдера. Он был первым гражданским руководителем страны, который пришел на смену череде военных диктаторов. Кальдера знаменит тем, что ему удалось добиться высшей должности в государстве дважды: сначала он был президентом с шестьдесят девятого до семьдесят четвертого, а потом снова стал им спустя двадцать лет. Подобное на Южноамериканском континенте кроме него удалось только аргентинскому генералу Хуану Перону.
Хочу отметить, что был знаком почти со всеми президентами Аргентины начиная с семьдесят восьмого года. Аргентина – очень шахматная страна. Они гордятся тем, что провели в двадцать седьмом году памятный матч Алехин – Капабланка, в котором Алехин выиграл титул чемпиона мира. Шахматный клуб Буэнос-Айреса до сих пор бережно хранит стол, за которым сражались два великих шахматиста, и фигуры, которыми они играли. Ведущей шахматной державой Аргентина стала во время Второй мировой войны, которая началась как раз тогда, когда в Аргентине проходила Всемирная шахматная олимпиада. И многие шахматисты, будучи евреями и предполагая, какая участь их может ждать дома, просто не стали возвращаться, а остались в Аргентине. Так, например, остался там Мигель Найдорф, рожденный в польской части Российской губернии. Лет двадцать потом этот гроссмейстер играл на первой доске за аргентинскую сборную, а в международных турнирах принимал участие до восьмидесяти с лишним лет. Нет никаких сомнений в том, что его не пощадила бы машина фашизма, которая уничтожила всю семью гроссмейстера в Освенциме. Найдорф очень надеялся, что кто-то остался в живых. Сразу после войны он дал большой сеанс, установив первый мировой рекорд игры вслепую. И сделал он это именно для того, чтобы событие широко осветили в прессе. Мигель ждал, что кто-нибудь родной увидит, прочитает, свяжется с ним. Но ни письма, ни звонка, ни телеграммы…
У меня сложились с Найдорфом теплые дружеские отношения, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте. Он был легким, очень остроумным человеком, говорил на многих языках, в том числе и на русском, но на всех довольно плохо. Не буду утверждать, но слышал, что даже на испанском изъяснялся Найдорф не без ошибок. Познакомились мы с ним на новогоднем турнире семьдесят второго года в Гастингсе и почему-то сразу так сблизились, что он рассказал мне довольно забавную, но весьма интимную историю о том, как во время одного межзонального турнира он решил споить шведского гроссмейстера Геста Штольца. Найдорфу была необходима одна победа для выхода в турнир претендентов, и оставался один-единственный матч со шведом. Мигель был наслышан о том, что соперник неравнодушен к спиртному, и придумал хитрый план. Накануне вечером пригласил того на ужин, накормил, напоил, отправил спать, а утром разбудил и предложил продолжить возлияния. Найдорф утверждал, что к игровому столу он буквально вел Штольца за руку, во время партии ему несколько раз приходилось будить своего визави для ответного хода, но в какой-то момент Штольц проснулся, окинул взглядом доску и произнес:
– Мигель, ты отличный человек, поэтому тебе предлагаю ничью.
Ничья Найдорфа не устраивала, он отказался, и тогда швед пробудился окончательно, провел блестящую комбинацию и выиграл. Таким образом, аргентинский мастер сам угодил в яму, которую вырыл сопернику, а партии между тем присудили приз за красоту.
Ну а собственно в Аргентине в первый раз побывал я в семьдесят восьмом году. Я тогда не играл, а приехал на олимпиаду после тяжелейшего матча с Корчным в Багио в качестве почетного гостя. С того самого первого памятного визита страна сразу завоевала мое сердце. Я бывал в Аргентине раз, наверное, четырнадцать-пятнадцать и постоянно открывал для себя что-то новое и удивительное. Там я основал шахматные школы в Буэнос-Айресе и Патагонии, там заслужил Высший орден страны. Произошло это следующим образом. В декабре две тысячи первого года президент Аргентины Фернандо де ла Руа сбежал в скандальную досрочную отставку, загнав перед этим страну в глубочайший финансовый кризис. Интересно, что я был представлен ему буквально за несколько дней до этого, но речь не об этом, а о том, что его преемник был вынужден объявить о дефолте по внешним обязательствам на общую сумму в сто тридцать два миллиона долларов. Министр экономики Аргентины Доминго Кавальо, с которым я был хорошо знаком, пригласил меня на Международный экономический форум, во время которого МВФ объявил о том, что может предоставить Аргентине новый кредит только под восемнадцать процентов. Конечно, требования были непомерными, и страсти разгорелись нешуточные.
Я вернулся в Москву и буквально на следующий день получил письмо от посла Аргентины с просьбой вступить в международный комитет по спасению страны от варварских санкций Международного валютного фонда. Я согласился, став первым иностранцем в рядах этого комитета. Впоследствии туда вошло много очень достойных людей, вместе с которыми во время переговоров мы убедили МВФ пойти навстречу Аргентине и разрешить стране возвращать займ по мере возможности и без всяких процентов. А года через три после этого в Москву приехал министр иностранных дел Аргентины, и меня тогда уже совершенно неожиданно пригласили на прием в посольство. И уже на приеме выяснилось, что министр привез государственные награды страны Игорю Моисееву, Аре Абрамяну
[19] и мне. Так в совершенно чудесной компании я стал Командором Ордена Независимости иностранного государства. Это была моя вторая аргентинская награда. А первую – настоящую военную медаль – мне вручил министр обороны Аргентины Рауль Барас в конце восьмидесятых годов. Он пригласил меня почетным гостем на шахматный турнир, который устраивал, и в придачу к полученному удовольствию я получил медаль и интересный рассказ министра о том, что он был последним военачальником, сложившим оружие в войне против Англии за Фолклендские острова.
