Кто знает, как сложилась бы история шахмат, если бы тогда я не перепрыгнул через себя и не уговорил бы Кампоманеса дать Каспарову второй шанс. Стал бы я это делать, если бы так хотел увильнуть от матча с Гарри? Конечно же, нет. Напротив, мне хотелось, чтобы матч этот случился как можно быстрее. Уверен, что, случись наш поединок немного раньше, я разгромил бы Каспарова легко и просто. Самонадеянно? Вовсе нет. Ход нашего первого матча – верное тому доказательство. А что касается заявлений о том, что его травили, сдерживали, не пускали и делали все возможное, чтобы сохранить мне корону, скажу, что, если бы советская машина хотела кого-то куда-то не допустить, она бы именно так и сделала. Все ресурсы, все возможности для этого были. А тормозить его как раз было нельзя. Если бы встреча с Корчным не состоялась, я полагаю, Каспаров из-за своего эмоционального психотипа мог больше никогда не выйти на чемпиона мира. Скорее всего, такой поворот событий сильно подорвал бы его немереные амбиции и самомнение. Потрясение могло быть настолько сильным для его неустойчивой нервной системы, что оправиться от него Гарри было бы крайне сложно. То же самое наверняка произошло бы в том случае, если бы Каспарову не удалось в конечном итоге обыграть меня. Уверен, что это его сломило бы и больше не позволило бы подняться. Да, я могу ошибаться. Но это мое мнение.
Тем не менее повернуть вспять ход событий невозможно. Они развивались так, как мы дали им развиваться. Матч с Корчным благополучно перенесли, и Каспаров отправился в Лондон. А в Лондоне случилось следующее: Корчной в начале матча захватил лидерство и был настроен на победу. Возможно, штаб Каспарова понимал: бороться с Корчным при помощи интриг и сплетен – гиблое дело. Виктор Львович в этом деле собаку съел и сможет ловко обернуть все скандальные разговоры против Гарри. Во всяком случае, никаких домыслов, никаких обвинений в сторону Корчного никто из окружения Каспарова не бросал. Зато его мама взяла в обиход Петру и так тесно с ней сдружилась, что в конце концов Петра начала просить Корчного отказаться от очередной встречи со мной. Почему-то стала доказывать ему, что шансов никаких нет, просила успокоиться и дать дорогу молодым. Не думаю, что Корчной отступил сознательно, но уверен, что такие разговоры очень мешают настрою. Если каждый день тебе поют в уши о том, что ты уже ни на что не способен, безнадежен, слаб и стар, очень трудно в этом не усомниться.
Как бы то ни было, Каспаров победил Корчного с перевесом всего в одно очко, затем достаточно легко обыграл Смыслова и вышел на матч со мной. Помню, Тяжельников рассказывал мне, что однажды присутствовал на инструктаже группы поддержки Каспарова. В Колонном зале в ходе партии Клара Шагеновна в открытую требовала от людей сохранять полную тишину, когда думает Гарри, и старательно создавать шумы во время моих размышлений. Представляю, в какое бешенство пришли бы многие из многих гроссмейстеров. Боюсь даже представить участь того смельчака, который пошел бы на такой ход в игре против Корчного или, например, Уолтера Брауна, которого выводило из себя даже легкое дуновение ветра. Меня лишить равновесия подобными уловками трудно. Я ухожу в себя и никак не реагирую на внешние раздражители. Боюсь, не заметил бы и пушечного выстрела, если бы тот грохнул, когда я думаю над очередным ходом. Но признание Тяжельникова было любопытным, и мы не поленились сделать запись происходящего во время матча. Выяснилось, что инструкции мамы Каспарова выполнялись неукоснительно.
Тем не менее, несмотря на серьезную поддержку со всех сторон, Каспаров легко позволил мне захватить лидерство в начале матча восемьдесят четвертого года, который мы играли в Колонном зале. Он был очень сильным шахматистом, находился в прекрасной форме, но психологически оставался еще немного сыроват. Мое преимущество сильно выбило его из колеи, да и сложно найти спортсмена, который оставался бы непоколебим, проигрывая со счетом 5:0. Выигранная пятая партия была по счету двадцать седьмой, и я имел полное право в тот момент требовать остановки матча. Наверное, так и надо было поступить, но что-то меня удержало. Что? Почему? Какая сила требовала продолжать и продолжать вести сражение, затянувшееся почти на полгода?
Из-за того что матч проводился в Колонном зале, его несколько раз прерывали из-за кончины партийных деятелей. Гроб по традиции выставлялся на сцене Колонного зала, и мы с Каспаровым ждали окончания траурных мероприятий. А когда клиническую смерть пережил Черненко и появились справедливые опасения по его уходу, матч и вовсе решили из Колонного зала перенести. Замечу, что в правилах проведения матча на звание чемпиона мира значится пункт о том, что организатор не имеет права менять ни сроки, ни место проведения встречи без согласования с участниками. Но наше мнение никому было не интересно. Матч переехал в совершенно ужасную гостиницу «Спорт», в которой в основном проживали азербайджанцы, торгующие на Черемушкинском рынке. Клара Шагеновна тут же воспользовалась ситуацией и установила свой собственный контроль за распределением билетов. В какой-то момент ситуация дошла до того, что в зале на десять болельщиков Каспарова приходился только один мой. Люди начали жаловаться мне о невозможности достать билеты, о происходящем беспределе. Меня ситуация совершенно не устраивала, и я скрепя сердце в очередной раз отправился к Грамову протестовать.
– Марат Владимирович, перенос матча в другое место – нарушение правил.
– Да бросьте, Анатолий Евгеньевич, кто на эти правила вообще обращает внимание?
– Участники матча в первую очередь. Вы не имеете права принимать такие решения без нашего одобрения.
– Как это мы не имеем права? Вы – граждане Советского Союза, члены Коммунистической партии, так что что мы вам скажем, то вы и будете делать.
И делали. И не только мы, но и Кампоманес, который никакого отношения к членству в Коммунистической партии не имел. Но тем не менее при счете 5:3 в мою пользу его заставили принять решение о прекращении матча, объявлении меня действующим чемпионом и о предоставлении Каспарову права на внеочередную встречу со мной. Провернули предприятие в экстренном порядке: вечером объявили на пресс-конференции об окончании встречи, а утром уже посадили президента ФИДЕ в самолет, лишив возможности передумать и поменять решение. Я говорил и Кампоманесу, и Грамову, что с подобным решением не согласен. Да, мою победу признали, но с какой стати позволять проигравшему без всякого отбора снова соревноваться со мной, да еще и всего через полгода? Но Грамов сказал президенту ФИДЕ, что на мои претензии внимания обращать не стоит, и Кампоманес поддался давлению. На пресс-конференции Каспаров талантливо сокрушался о том, что матч закрывают именно тогда, когда у него появились шансы на победу. Замечу, что, проиграв пятую партию, Каспаров больше двух месяцев держался на волоске от окончательного фиаско, и лично у меня не было и нет ни толики сомнений в том, что при продолжении матча я дожал бы соперника.
Я уже не помню, какими уговорами и методами меня удержали от слишком громких и яростных протестов, но на следующий день я все же написал гневное письмо в адрес ФИДЕ, в котором отметил, что вся мировая общественность недовольна подобным противозаконным и противоправным решением. Правда была на моей стороне, мир действительно гудел возмущенным рокотом и не одобрял действий Кампоманеса. Но нашим функционерам не было никакого дела до мнения других, земной шар крутился только для и вокруг них.
