– Так какой тогда толк от просмотра? Не пойду.
Тем не менее, хотя никакой официальной реакции ни от арбитров, ни от организаторов турнира, ни от самого Каспарова на эту пленку не последовало, репутацию Гарри она подмочила изрядно. Меня же случившееся нисколько не удивило, к тому времени я слишком хорошо знал о Каспарове все, что должен был знать, и, если честно, многих вещей лучше бы и не знал. Удивительно, что, несмотря на открытые конфликты, на достаточное количество очень неприятных откровений, которые мы оба публиковали друг о друге, наши отношения никогда не напоминали мне вражеские. Соперники? Да. Непримиримые противники? Конечно! Совершенно разные люди? Безусловно! Враги? Никогда. Шахматы и для меня, и для Гарри всегда были важнее личных конфликтов и какой-то неприязни. Мы могли расходиться, не общаться какое-то время, буквально не выносить друг друга, но потом спокойно объединяться во имя командной игры. А уж когда угроза в лице Кирсана Илюмжинова нависала над нашим любимым спортом, наше объединение и примирение с Каспаровым стало логичным объединением людей, для которых шахматы – не пустой звук, а целая жизнь.
Глава 6
Игра продолжается
В отличие от шахмат в жизни игра продолжается и после мата.
(Айзек Азимов)
Бандитская олимпиада
В девяносто четвертом году ничто не предвещало нашего последующего перемирия с Гарри. В Москве проходила шахматная олимпиада, которая у ее участников оставила о себе столь же приятные впечатления, как и впоследствии конференция в Йоханнесбурге у членов голландской делегации. Бандитской в олимпиаде было абсолютно все. Мало того, что кого-то из спортсменов побили, а кого-то ограбили, так еще и главным спонсором турнира выступила компания «Хопёр-Инвест», от финансовой деятельности которой пострадали вскоре миллионы людей. Спонсор оказался банальной финансовой пирамидой. Помню, как кто-то из членов российской Шахматной федерации расхваливал «Хопёр-Инвест» на парламентских слушаниях. Рассматривали вопрос о том, чтобы отобрать у созданной мной Ассоциации шахматных федераций стран СНГ здание на Гоголевском бульваре, которое традиционно принадлежало Шахматной федерации СССР, и сторонники выселения активно докладывали о том, сколько всего сделала Федерация России для организации олимпиады в Москве, в отличие от моей организации. Похвастались и найденным спонсором, ожидая всеобщего ликования. Но эйфорию не разделил Станислав Говорухин, в свойственной ему резкой и открытой манере режиссер буркнул:
– Да какой это, к чертям собачьим, спонсор?! Финансовое ворье! Наживутся на олимпиаде – и исчезнут.
И как в воду глядел Станислав Сергеевич. Не знаю, украл что-то «Хопёр-Инвест» именно на олимпиаде или нет, но то, что свернул свою деятельность вскоре после события, это точно.
Одним из спонсоров олимпиады выступил и ставший за год до этого президентом Калмыкии Кирсан Илюмжинов. В то время он мечтал возглавить Федерацию шахмат России. Не могу точно сказать, откуда родилось в нем такое желание. В шахматы он как играл плохо, так и играет до сих пор. Но почему-то везде рассказывает, что в свое время был чемпионом Москвы на каких-то студенческих соревнованиях. Но как ни пытались мы потом с Каспаровым найти этому документальное подтверждение, так и не нашли. Да и было бы, честно говоря, довольно странно видеть в рядах студентов-победителей шахматного турнира студента МГИМО. Традиционно шахматными вузами всегда считались Институт физкультуры, МГУ и технические университеты, такие как МФТИ, Бауманка и некоторые другие. В МГИМО были другие сильные стороны.
Как бы то ни было, Илюмжинова привлек шахматный мир, и он вознамерился отобрать главенство Федерацией у стоящего тогда у руля друга Каспарова – адвоката Андрея Макарова. Мы с Макаровым тогда находились в контрах, хотя я, считая годы его управления Федерацией неоднозначными, не могу не признать и многих его заслуг на посту руководителя. Так, например, по его инициативе был организован Кубок России по шахматам с солидным призовым фондом. Ну а наш конфликт с Андреем Михайловичем был вызван предстоящими в Москве перевыборами главы ФИДЕ. Макаров и Каспаров поддерживали Кампоманеса, а мы с Ботвинником – французского гроссмейстера Башара Куатли.
К этому времени репутация Кампоманеса в шахматном мире изрядно пошатнулась. Так случается во многих жизненных сферах. Когда к управлению чем бы то ни было приходит сильный, думающий, инициативный, прогрессивный руководитель, он испытывает потребность окружить себя близкими по духу людьми: такими же умными, прозорливыми и смелыми. Но рано или поздно руководящая работа начинает выматывать, человек устает и постепенно, боясь, что его обойдут, предадут и низвергнут, начинает избавляться от своего окружения, заменяя настоящих профессионалов на мелких сошек. Не избежал этого и Кампоманес, избавившись от всех своих вице-президентов на континентах. Его желание быть переизбранным было настолько велико, что он полностью подчинился утверждению о том, что цель оправдывает средства. Макаров и Каспаров пообещали ему эти средства предоставить – и свое обещание сдерживали как умели.
Так, например, мне не только не позволили снять номер в гостинце «Космос», где проходила олимпиада, но и несколько дней нам с Ботвинником просто не давали зайти в отель. Охрана, не стесняясь, объявляла нас персонами нон-грата и перекрывала вход. Узнав об этом, мне позвонил Людек Пахман. Людек был чехословацким гроссмейстером, активным участником «Пражской весны». После печальных событий шестьдесят восьмого года он переехал в Германию и люто ненавидел и все советское, и советских. У меня с ним были довольно ровные отношения. Их никак нельзя было назвать приятельскими, но и ненависти его к нашему режиму я на себе не испытывал. Одно время мы с ним вместе играли в очень популярном турнире, организованным совместно Центральным немецким телевидением и BBC. Матчи проводили попеременно в Гамбурге и в Лондоне, а записанные программы выходили в прайм-тайм. Передачи, конечно, были короче по времени, чем сами партии, поэтому воспроизводить телевизионные версии приходилось отдельно. Для этого мы ездили в Бристоль. Сначала операторы не имели никакого опыта в работе с шахматистами, и вместо нескольких часов нам пришлось работать с утра до вечера. Примерно в начале шестого, когда было понятно, что до завершения съемки остается каких-то полчаса, в студию ворвался незнакомый человек и безапелляционным тоном объявил:
– Tea break
[30].
– Это еще кто? – спрашиваем в недоумении.
– Руководитель профсоюзов, – говорят, – раз брейк – значит, брейк.
– Да вы что?! – возмущаемся. – Осталось работы всего ничего, а если перерыв сделать, то потом еще два часа мучиться. Пока технику снова настроят, пока что…
Но указание профсоюзов для англичан оказалось неукоснительным, и Пахман в тот вечер сказал нам, что наконец понял, чего бы хотел в жизни для полного счастья: работать в Англии, получать зарплату в Германии, а жить в Праге.
