Кирсан действительно ощущал себя в Калмыкии даже не королем, а божеством. Лучшая характеристика его управления: что хочу, то и ворочу. Хочу собрать дополнительные деньги в бюджет для проведения Олимпиады – лишаю на несколько месяцев семьи пособий на детей. Желаю обеспечить участникам мероприятия приличные бытовые условия – наделяю оброком чиновников. Олимпиада – праздник для каждого жителя республики, и каждый обязан принять в ней посильное участие: принести из дома для дорогих гостей скатерти, постельное белье, столовые приборы – кто что может. И вовсе не обязательно все эти обязанности спихивать на организаторов. Организатор обязан организовывать, и если у него хорошо получается проводить массовые поборы, то грех этим не воспользоваться.
Находить экономически выгодные для себя решения Илюмжинов умел, но, увы, далеко не все его выдумки были дальновидными. Так, решив превратить Калмыкию в прибыльный регион, он объявил налоговые льготы всем предприятиям, которые будут зарегистрированы в республике. Конечно, к нему не просто пошли, а побежали за дотациями и процветанием. Гордый Илюмжинов с удовольствием докладывал в Москве о своих успехах и чуть ли не получил орден из рук президента, но, к счастью, в руководстве страны увидели, что растущие показатели Калмыкии образовали дефицит в бюджете Волгоградской, Ростовской и других соседних областей, и вынудили Кирсана отменить самовольно придуманные налоговые льготы.
Илюмжинов подобного расклада не ожидал и, готовясь к Олимпиаде, построил в Элисте целую шахматную деревню, с тем чтобы по окончании мероприятия продать новые виллы прибывающим из других регионов бизнесменов. Задумка, в общем, неплохая. Функционируют олимпийские апартаменты Сочи, люди живут в домах, построенных к Олимпиаде в Москве. Но в Элисте выгодно распорядиться такой недвижимостью не получилось: после отмены льгот компании предпочли убраться восвояси и свою регистрацию в Калмыкии отменили. Но это произошло после Олимпиады, а до ее начала мне надо было все-таки решить проблему, каким образом посетить Калмыкию и не беспокоиться о собственной безопасности.
В девяносто четвертом году, еще во время московской Олимпиады, я подружился с владельцем казино и отменного ресторана итальянской кухни в Марьиной Роще. Рашид, закончивший московский вуз и начиная с семьдесят третьего года постоянно живший в столице, организовал прекрасный прием мне и моим гостям. Было очень приятно, что Москва того времени может оставить хоть какие-то приятные воспоминания. Самым впечатляющим номером шоу было мастерство человека, который лег на стекла от бутылок, разбитых гостями, и заставил встать на свой торс моего необъятного друга Жан-Поля Тузе. Француз очень долго не решался водрузить на сумасшедшего с его точки зрения йога всю свою массу, а когда фокусник уговорами все же заставил его это сделать, схватился за голову и простоял на артисте буквально секунду, зажмурившись в небывалом отчаянии. С мастером, разумеется, ничего не произошло, а вот гостей его способности поразили. Я был благодарен Рашиду за то, что его стараниями Москва смогла удивить иностранцев не только бандитизмом и другими криминальными ужасами. К счастью, мой любимый город впоследствии смог реабилитироваться. Позже проходили в столице и чемпионаты мира, и важнейшие турниры (например, сборная России против сборной мира). И гости нашего города смогли убедиться в том, что приезжать в Москву теперь безопасно, интересно и очень увлекательно.
А мне надо было сделать безопасной свою поездку в Элисту девяносто восьмого. Я вспомнил про Рашида и, зная о его принадлежности к чеченской диаспоре, решил обратиться к тем людям, которые в конце девяностых имели власть часто более значительную, чем государственные силовые структуры. Затея эта, честно говоря, могла обернуться плачевным исходом, и вот почему. Рашид на мою просьбу откликнулся мгновенно. Рассказал, что, несмотря на свое чеченское происхождение, родился как раз в Элисте, знакомых у него там великое множество, а связи позволяют обратиться на самый высокий уровень как в Калмыкии, так и в Грозном. Предпочел он заручиться поддержкой чеченского правительства, поэтому у трапа самолета в Элисте нас с Рашидом и Башаром Куатли, который прилетел на конгресс делегатом от Монако, встречал посол Чечни в Калмыкии в компании охранников, а говоря проще – боевиков.
К трапу приехал и директор Олимпиады Боваев – член правительства Калмыкии, занимавший должность и в президиуме Шахматной федерации России. Единственное приятное воспоминание об этом человеке связано у меня сейчас с совместным бегом на длинные дистанции в Санкт-Петербурге. Мы праздновали закрытие какого-то важного международного турнира в начале двухтысячных. Были с нами Корчной, Спасский и главный арбитр турнира, который, кстати, занимался бегом, – Хайсен. Заотмечались мы в ресторане на Миллионной улице до такой степени, что, подойдя к Троицкому мосту, по которому должны были перейти к гостинице на Каменном острове, обнаружили, что мост благополучно разведен. Со всех ног бросились к Дворцовому, но и туда не успели. Напротив Эрмитажа усадили Корчного и Спасского в патрульную машину, а сами помчались дальше – к мосту Лейтенанта Шмидта
[31], чтобы ночевать все же на кровати, а не на скамейке где-то у Невы. Успели в последний момент и очень радовались тому, что физическая подготовка у людей шахматного мира остается на высоте.
В девяносто восьмом мы с Боваевым никуда не бежали. Он стоял внизу, а я спускался по трапу самолета, наблюдая за тем, как по мере моего приближения все больше вытягивается его лицо.
– Анатолий Евгеньевич, мы не знали, не предполагали, – залепетал он, как только я оказался рядом.
– Как же не предполагали, если я дал телеграмму о своем прибытии и руководству ФИДЕ, и руководству республики. Я – чемпион мира, а значит – член Центрального комитета Шахматного конгресса, и мое присутствие – это нечто само собой разумеющееся.
– Да-да, конечно. – Он продолжает бубнить, не поднимая глаз: – Но понимаете, столько бумаг в связи с Олимпиадой. Телеграмма могла потеряться. Даже не знаю, что и делать, куда вас поселить, все уже распределили, мест нигде нет.
– А нам и не нужны места, – перебивает его подошедший Рашид и уводит меня в сторону автомобиля посла Чеченской Республики. Совершенно сбитый с толку Боваев бросается кому-то звонить, а мы в это время усаживаемся в прибывшую за нами машину. А в ней тут же происходит диалог на чеченском, который Рашид потом перевел мне, сказав, что от услышанного у него внутри все похолодело. Все-таки надо очень тщательно взвешивать все за и против, когда думаешь, к кому обращаться за помощью. Бегло окинув меня взглядом, сидевший в машине боевик обратился к послу:
– Послушай, к нам подсели миллиона три-четыре. Стоит ли везти их по адресу? Может быть, пересечем границу и в горы?
– У меня другой приказ, – резко ответил посол. – Чтоб больше таких предложений не было.
В этот момент дверь машины распахнул сияющий улыбкой Боваев:
– Анатолий Евгеньевич, нашли прекрасный дом. Прошу вас, не отказывайтесь. Там хорошие условия, чудесная территория.
