– Вспомни историю, – посоветовал он мне. – От кого в первую очередь избавлялись все азиатские правители, пришедшие к власти? От тех, кто помог им подняться. От своих ближайших соратников. Ни в коем случае не хочу обвинить в подлости всех представителей монголоидной расы. Но из песни слов не выкинешь. Что было, то было. Возможно, то, что тебе кажется неприемлемым, для Илюмжинова – в порядке вещей.
Думаю, Ливанов не ошибся в своих предположениях. Кирсан не только не чувствует за собой какой-либо вины, но и ведет себя при встречах так, будто наши отношения никогда ничем не омрачались. Я отношу себя к довольно спокойным людям, для которых худой мир всегда будет лучше доброй ссоры, поэтому всегда отвечу приветствием на приветствие и пожму протянутую руку. Да и, честно говоря, к моменту столкновений с Илюмжиновым я успел нарастить такой панцирь в конфликтах с Корчным, Грамовым, Яковлевым и другими «любящими меня» людьми, что задеть меня по-настоящему глубоко было довольно сложно. А когда внутри тебя застывает броня, сохранять хорошую мину при плохой игре совсем не сложно.
Гораздо больше непростых личных отношений меня задевает тот урон, который нанес шахматам Илюмжинов во время своего руководства ФИДЕ. Куда ушли те времена, когда в восемьдесят седьмом году СNN начинали свой выпуск с новостей о нашем матче с Каспаровым в Севилье, а потом уже переходили к политике? А какая нешуточная борьба разгоралась между странами за проведение матчей на звание чемпиона мира! Вместе с Севильей на организацию первенства претендовали Объединенные Арабские Эмираты. А в семьдесят восьмом году за наш матч с Корчным боролись сразу семь стран. И если три страны выделили призовой фонд в семьдесят-восемьдесят тысяч долларов, то оставшиеся четыре – Австрия, Германия, Голландия и Филиппины – объявили сумму в десять раз выше.
Интересной оказалась сама процедура выбора, во время которой мы с Корчным, пытаясь перехитрить друг друга, перехитрили сами себя. Филиппины, в отличие от других стран, никаких официальных бумаг в ФИДЕ не отправляли. Кампоманес приехал на заседание Федерации, которой тогда управлял Макс Эйве, и, услышав, что рассматриваться будут три страны с наибольшим призовым фондом, просто написал на бумаге название своей страны и указал нужную сумму. Эйве, вопреки существующим правилам, эту заявку принял и расширил список стран-претендентов до четырех. Дальше от нас с Корчным требовалось определить, какую из названных стран мы предпочитаем. Я поставил на первое место Германию, второе прочеркнул, так как и Австрия, и Голландия были для меня одинаково нежелательны. И Петра – новая подруга Корчного, – и Бродбек происходили из Австрии; Голландия традиционно поддерживала Корчного, который именно там попросил политического убежища. Удалив эти страны из своего списка, на третье место я вписал Филиппины. Корчного же из всех заявленных государств не устраивала только Германия, в которой как раз хорошо относились именно ко мне. Я участвовал там в самых разных турнирах, выигрывал открытые чемпионаты Германии (в одном из них, кстати, призом был «Мерседес»). Причем я был единственным человеком в СССР, которому было разрешено работать и в ГДР, и в ФРГ. Конечно, лояльную ко мне страну Корчной исключил из своих предпочтений, поставив на первое место Австрию, на второе Голландию, а на третье – Филиппины. Так, Багио оказался единственным совпадением в списке наших приоритетов.
Европейские страны, понимая, что турнир может ускользнуть, придумали очень заманчивое предложение разделить первенство между собой и провести одну часть матча в Германии, а другую в Австрии. С этой идеей ко мне на турнир в Бугойно приехали представители стран, утверждавшие, что от Корчного получено согласие. К тому моменту я слишком хорошо знал Виктора Львовича, чтобы полагаться на устные договоренности, и заявил, что соглашусь только тогда, когда получу письменное подтверждение словам делегатов. Уже через пару дней мне показали написанное Корчным в ФИДЕ письмо, в котором говорилось, что ему стало известно, будто бы Карпов согласен на проведение матча в двух странах и он, в свою очередь, никаких возражений не имеет. Тогда я, возмутившись про себя такому обороту, написал в Федерацию аналогичную бумагу, в которой говорилось о том, что мне стало известно о желании Корчного играть на две страны. Эйве, получив наши отписки, разозлился:
– Не понимаю, кто все-таки выступает с инициативой: Карпов или Корчной?! Они пишут одно и то же и поддерживают друг друга.
Очевидно, принимать участие в дальнейшем спектакле Эйве не хотел, а потому объявил местом проведения матча Филиппины. Не знаю, как сложилась бы ситуация, если бы мы остались в Европе, смогли бы организаторы достойно обеспечить такую длительную борьбу? Возможно, все получилось бы. Но к организации матча в Багио претензий ни у меня, ни у моего соперника не было никаких. Помню, как разговаривал с Кампоманесом после первых семи партий, которые мы с Корчным сыграли вничью:
– Флоренсио, ты представляешь, сколько это может продолжаться? Семь партий прошло, а матч не продвинулся. Ведь игра идет до шести побед.
– Ну и что? Будете играть столько, сколько понадобится.
– И все это время сидеть на Филиппинах?
– Конечно. Маркос, как только узнал, что мы победили, сразу объявил нескольким богатейшим семьям, что им выпала честь обеспечивать проведение чемпионата мира по шахматам. Так что, как только у меня заканчиваются спонсорские деньги, я обращаюсь к президенту, и он напоминает людям об их обязанностях.
– И как же они восприняли это поручение президента? – не мог я не поинтересоваться.
– Gladly
[32], – ответил Кампоманес, хитро улыбнувшись.
Ситуация несколько напоминает ситуацию в Калмыкии. Кампоманес стал достойным учителем для Кирсана. Но разница все же была в том, что на Филиппинах расходы несли люди, материальное состояние которых от этого ничуть не пострадало, а в Элисте оброком обложили семьи с маленькими детьми, для которых даже маленькое пособие было существенным подспорьем.
Мы провели в Багио больше трех месяцев. Всего один матч длиной в сто дней. Вот сколько времени требовалось для того, чтобы отстоять или завоевать звание чемпиона мира. А Кирсан превратил чемпионаты в подобие балагана. Уже в Лас-Вегасе девяносто девятого за титул боролись сразу сто двадцать восемь шахматистов. Выиграл в итоге Александр Халифман – очень хороший гроссмейстер, но все же до звания настоящего чемпиона мира, на мой взгляд, не дотягивающий. Это можно хорошо продемонстрировать на примере других видов спорта. Так, например, в фигурном катании можно выиграть золото, опередив всех соперников высококлассным катанием, а можно стать чемпионом, несколько раз упав, лишь потому, что другие допустили еще больше ошибок. Так получилось и в шахматах: не всегда чемпионом мира становился на самом деле сильнейший игрок.
Между тем такая смена лидеров была выгодна Федерации. Об этом задумывался еще Кампоманес, а Илюмжинов успешно претворил его мысли в жизнь. ФИДЕ представлялось затруднительным и нецелесообразным постоянно сотрудничать с одними и теми же людьми в течение долгих лет: Ботвинник, Карпов, Каспаров. А если говорить о государстве, то многолетнее лидерство одной страны Федерации порядком надоело. Перестраивая систему проведения чемпионатов мира, Илюмжинов хотел увеличить на спортсменов и влияние ФИДЕ, и расширить свои личные полномочия президента организации. Во многом он добился того, чего хотел. Во всяком случае, звание чемпиона мира стало на какое-то время менее ценным и почти проходным. Шахматный мир настолько хорошо знает фамилии случайных чемпионов, что нередко даже исключает их из списка спортсменов, завоевавших мировую корону, что, на мой взгляд, совершенно некорректно.
