– Плоть, точнее, органическая материя, несовместима с высокоразвитым сознанием, – отчеканил Стеффан.
Они помолчали.
Валил снег, серое небо приблизилось к земле.
– Многое меня удивляет, – Куранов обернулся, услышав голос Таттла. Он-то думал, что спор окончен. – К примеру... откуда взялось Центральное агентство? Кто его учредил?
Стеффан отмахнулся.
– Центральное агентство было всегда.
– Но это не ответ, – упорствовал Таттл.
– Почему нет? – спросил Стеффан. – Мы же принимаем за аксиому, что всегда существовала вселенная, звезды, планеты и все, что находится между ними.
– Допустим, чисто гипотетически, что Центральное агентство существовало не всегда. Агентство постоянно совершенствует свою структуру, находится в непрерывном изменении. Огромные базы данных каждые пятьдесят или сто лет переводятся в новые хранилища. Разве нельзя предположить, что Агентство иногда теряет толики информации, случайно уничтожает часть хранящихся данных?
– Это невозможно, – уверенно заявил Стеффан. – За этим следят специальные охранные устройства.
Куранова, который знал о многих накладках, допущенных Центральным агентством за последнюю сотню лет, заинтересовала версия, которую выстраивал Таттл.
– Если Центральное агентство каким-то образом потеряло большую часть первичных данных, знания о человеческих существах могли исчезнуть среди прочей небезынтересной информации.
Стеффан не на шутку разозлился.
– Совсем недавно ты отрицал идею Второго сознания, а теперь выходит, что ты можешь в нее поверить. Ты удивляешь меня, Таттл. Твои банки данных, похоже, заполнены глупой информацией, противоречивыми верованиями, бесполезным теоретизированием. Если ты веришь в человеческих существ, значит, ты должен верить в сопутствующие мифы. Так? Что их можно убить только деревянным предметом. Что ночью они спят в темных комнатах. Спят, как звери. И неужели ты думаешь, что их, хотя они и из плоти, нельзя убить, потому что они сразу возрождаются в другом месте в новом теле?
Таттл ничего не мог противопоставить этим непререкаемым истинам, и ему не осталось ничего другого, как сдать все позиции. Он повернул свои янтарные видеоприемники к снегу за окном.
– Я всего лишь высказывал предположения. Фантазировал, чтобы время бежало быстрее.
Стеффан торжествовал.
– Однако фантазии не способствуют расширению наших банков данных.
– И я полагаю, что тебе не терпится узнать побольше, чтобы Агентство перевело тебя на следующий уровень, – заметил Таттл.
– Разумеется, – согласился Стеффан. – Нам отпущено только двести лет. И потом, разве не в этом смысл жизни?
Возможно, с тем, чтобы и дальше обдумывать свои странные гипотезы, Таттл скоро улегся в одну из инактивационных ниш, которые располагались под металлической полкой с оружием. Скользнул в нее ногами вперед, закрыл за собой люк, оставив остальных общаться друг с другом.
– Пожалуй, я последую примеру Таттла, – пятнадцать минут спустя сказал Лики. – Мне нужно время, чтобы проанализировать свою реакцию на дневную охоту.
Куранов знал, что Лики лишь искал повод откланяться. Робот он был не слишком общительный и чувствовал себя комфортно, когда его не втягивали в разговор и вообще не трогали.
Оставшись наедине со Стеффаном, Куранов понял, что оказался в щекотливом положении. С одной стороны, он чувствовал, что ему нужно время для обдумывания, которое могла предоставить только инактивационная ниша. Однако ему не хотелось обижать Стеффана, у которого могло сложиться впечатление, что никому не хочется иметь с ним дело. В принципе, Куранову молодой робот нравился. Задорный, энергичный, умный. В укор ему он мог поставить разве что юношескую наивность и необузданное желание настаивать на своем и познавать новое. Разумеется, со временем Стеффан станет не столь резким в оценке тех или иных поступков и событий, будет более чутко прислушиваться к мнению других, так что обижать его не хотелось. Но Куранов никак не мог найти благовидного предлога для того, чтобы расстаться со Стеффаном.
Молодой робот сам решил эту проблему, сказав, что ему нужно побыть наедине с собой. Когда Стеффан закрыл люк инактивационной ниши, Куранов направился к четвертой из пяти стенных ниш, залез в нее, задвинул люк, почувствовал, как один за другим отключаются внешние датчики, и скоро стал только разумом, дрейфующим в темноте, обдумывающим богатство идей, накопленное в банках данных.
* * *
Плавая в пустоте, Куранов обратился к теме, которая вдруг заняла центральное место в этом путешествии.
Человеческие существа, люди:
1. Из плоти, человек думает и знает.
2. Спит по ночам, как животное.
3. Ест плоть других, как хищник.
4. Испражняется.
5. Умирает и гниет, подвержен болезни и разрушению.
6. Зачинает и рожает детенышей абсолютно немеханическим способом, однако молодые особи тоже разумные.
7. Убивает.
8. Может перебороть робота.
9. Разбирает роботов, хотя никто, кроме других людей, не знает, что он делает с этими частями.
10. Противоположность роботу. Если робот являет собой достойный образ жизни, то человек – недостойный.
11. Сенсорные датчики робота регистрируют человека, как любое другое безопасное животное, и в результате человек застает робота врасплох.
12. Человека можно убить только деревянным предметом. Дерево – органический продукт, однако по многим параметрам не уступает металлу. Находясь посередине между плотью и металлом, оно может уничтожить человеческую плоть.
13. Убитый любыми другими средствами, кроме дерева, человек только кажется мертвым. В действительности, в тот самый момент, когда он падает перед противником, он оживает в другом месте, целый и невредимый, в новом теле.
И хотя список можно было продолжить, Куранов сошел с этой мысленной дороги, потому что размышления эти очень его тревожили. Фантазии Таттла, конечно же – догадки, предположения, вымысел. Если бы человек действительно существовал, кто бы мог верить в главный постулат Центрального агентства: вселенная во всех ее аспектах абсолютно логична и рациональна.
* * *
– Винтовки исчезли, – такими словами Таттл встретил Куранова, когда тот вылез из инактивационной ниши и встал. – Исчезли. Все. Вот почему я вызвал тебя.
– Все? – переспросил Куранов, посмотрев на металлическую полку. – Исчезли куда?
– Их взял Лики, – Стеффан стоял у окна, на его длинных, отливающих в синеву металлических руках блестели капельки конденсата.