Кармен и я решили купить прежний дом Фу площадью в два раза меньшей нового, но казавшийся нам чудом из чудес. Торг оказался недолгим, мы нашли взаимоприемлемое решение и завершили сделку через десять дней, поскольку платили наличными.
Для того чтобы оформить передачу права собственности, мне и Нгуену Куанг Фу не пришлось встречаться лицом к лицу. В этом не было ничего необычного. В отличие от некоторых штатов, в Калифорнии при подписании всех бумаг не нужно собирать в одной комнате покупателя, продавца и их адвокатов.
Однако Нэнси Кифер считала необходимым устраивать встречу покупателя и продавца после того, как новые владельцы вселялись в дом, а на счет продавца поступали деньги. Наш дом находился в прекрасном состоянии, но даже у самых лучших домов были слабые места. Вот Нэнси и стремилась к тому, чтобы продавец показал покупателю, в каком стенном шкафу поскрипывают дверцы и какое окно протекает при сильном ливне и боковом ветре. Она договорилась с Фу, что он встретится со мной в нашем доме в среду, 14 мая.
12 мая в понедельник мы внесли деньги. А во второй половине дня уже по-хозяйски осматривали дом. Тогда я впервые увидел дверь в подвал.
Во вторник утром я вернулся в дом один, не сказав Кармен, куда еду. Она думала, что я встречаюсь с Горасом Долкоу, с тем чтобы уговорить его поумерить свои притязания.
Ему принадлежал торговый центр, в котором располагался наш ресторан, а Долкоу относился к тем людям, которые стремятся получать много денег, не ударяя пальцем о палец. Согласно договору об аренде, – мы с Кармен, когда подписывали его, были куда как беднее и наивнее, – Долкоу имел право одобрять или не одобрять все изменения, которые мы хотели внести в интерьер. Через шесть лет после открытия мы решили перестроить зал. Проект в двести тысяч долларов только увеличивал стоимость принадлежащего Долкоу торгового центра, но за свою подпись Горас потребовал десять тысяч черным налом. Когда я захотел взять в аренду магазин канцелярских принадлежностей, чтобы расширить ресторан, Долкоу вновь настоял на взятке. Не брезговал он и мелочевкой. Когда мне захотелось заменить парадную дверь, Горас оценил свое разрешение в двести долларов.
Теперь мы хотели поменять вывеску, поставить более красивую, больших размеров, вот я и вел переговоры с Долкоу о причитающейся ему сумме, не облагаемой никакими налогами. Он не знал о том, что мне стала известна одна любопытная подробность: земля, на которой стоял торговый центр, не принадлежала Долкоу; двадцать лет назад он взял ее в аренду на девяносто девять лет, а потому чувствовал себя на ней хозяином. Торгуясь с ним о размере взятки, я одновременно вел секретные переговоры о покупке участка земли, на котором располагался торговый центр. После их успешного завершения уже не он держал бы меня за горло договором об аренде, а я – его. Он все еще видел во мне невежественного мексиканца, пусть родившегося в Америке, но все равно мексиканца; думал, что мне повезло в ресторанном бизнесе, но только повезло. Ум и трудолюбие, по его мнению, среди моих достоинств не числились. Конечно, это был не тот случай, когда маленькая рыбка проглатывала большую, но я надеялся установить статус-кво, при котором Долкоу будет кусать локти от ярости, но ничего не сможет со мной сделать.
Эти сложные переговоры, которые уже продолжались некоторое время, и послужили убедительным предлогом, позволившим мне покинуть ресторан во вторник утром. Кармен я сказал, что у меня встреча с Долкоу. А на самом деле я прямиком поехал в наш новый дом, снедаемый чувством вины за то, что солгал любимой жене.
Когда я вошел на кухню, дверь была на прежнем месте. Не прямоугольник света. Не галлюцинация. Настоящая дверь.
Я повернул ручку-рычаг.
За дверью ступени вели в темноту.
– Какого черта? – вырвалось у меня. Мой голос эхом вернулся ко мне, словно отразившись от дна, расположенного в тысяче миль.
Выключатель не работал, как и в прошлый раз.
Но я принес с собой ручной фонарь. Зажег его.
Переступил порог.
Деревянная площадка громко заскрипела. Доски были старые, некрашеные, в выбоинах, каких-то желтых пятнах. Штукатурка на стенах потрескалась. Казалось, и площадку, и лестницу, и стены построили гораздо раньше самого дома и подвал не являлся его частью.
Я поставил ногу на первую ступеньку, и тут страшная мысль пришла мне в голову: вдруг дверь закроет сквозняком? А потом она исчезнет, как вчера, оставив меня в подвале?
Я вернулся, чтобы найти что-то тяжелое и закрепить дверь. Мебели в доме не было, но в гараже я нашел лом, который пришелся очень кстати.
Вновь встав на верхней ступеньке, я направил фонарь вниз, но луч если и осветил, то всего двенадцать ступеней. Темнота ниже казалась неестественно черной. И плотной. Словно подвал наполнял не воздух, а, скажем, нефть. Темнота эта впитывала в себя свет. Пробить ее он не мог.
Я спустился на две ступени и увидел две новые. Спустился на четыре, и моим глазам открылись еще четыре.
Шесть ступеней позади, одна подо мной, двенадцать впереди – всего девятнадцать.
Сколько обычно ступенек на лестнице в подвал? Десять? Двенадцать?
Уж точно не так много.
Быстро, без остановки, я спустился еще на шесть ступеней. Когда остановился, увидел перед собой те же двенадцать. Доски из сухого, старого дерева. Тут и там блестели головки гвоздей. На стенах – та же потрескавшаяся штукатурка.
Не на шутку встревожившись, я посмотрел на дверь, от которой меня отделяли тринадцать ступенек и площадка. Теплый солнечный свет, который заливал кухню, так и манил к себе... и казался ужасно далеким.
Начали потеть руки. Я вытер о брюки левую ладонь, переложил в нее фонарь, вытер правую.
В воздухе стоял легкий аромат лайма, сквозь который пробивались запахи плесени и гнили.
Я спустился еще на шесть ступеней, на восемь, еще на восемь, на шесть. Теперь за моей спиной осталась сорок одна ступенька, а впереди луч фонаря выхватывал из темноты все те же двенадцать.
Каждая была высотой в десять дюймов, то есть я спустился примерно на три этажа. В обычный подвал такая длинная лестница вести не могла.
Я сказал себе, что тут, возможно, бомбоубежище, но уже знал, что обманываю себя.
Однако подниматься не собирался. Мы, черт побери, купили этот дом, выложили за него немалые деньги, заработанные тяжелым трудом, и имели право знать, что находится у нас под ногами. Кроме того, в возрасте двадцати двух, а потом и двадцати трех лет, вдали от родных и среди врагов, я провел два года в постоянном ужасе и теперь не боялся многого из того, что пугало большинство людей.
Спустившись еще на сто ступенек, я снова остановился, потому что, по моим прикидкам, находился десятью этажами ниже уровня земли, а такая веха, конечно же, требовала осмысления. Повернувшись и посмотрев вверх, я увидел светлый прямоугольник двери на кухню размерами с четверть почтовой марки.
