На ее лице отразилось любопытство, она еще не знала, как себя держать в незнакомой обстановке, но страх перед жизнью определенно покинул Энни. От этой болезни Олли ее излечил.
– Да, уютное у тебя местечко. Но... как я сюда попала?
Олли облизал губы, поискал слова, не нашел, указал на себя, улыбнулся.
– Ты не можешь говорить? – спросила она. – Ты немой?
Он обдумал ее вопрос, решил, что предложенный ею выход скорее хорош, чем плох, кивнул.
– Бедненький, – она долго смотрела на синяк на руке, на сотни отметин от иглы, без сомнения, вспомнила передозу, которую тщательно приготовила и ввела в кровь.
Олли откашлялся, указал на стол.
Она велела ему отвернуться. Слезла с кровати, сняла верхнюю простыню, завернулась в нее, как в тогу. Сев за стол, улыбнулась ему.
– Я умираю от голода.
Фея. Она просто очаровала Олли.
Он улыбнулся в ответ. Все шло, как по маслу. Поставил еду на стол, знаками дав понять, что повар он так себе.
– Выглядит все очень аппетитно, – заверила его Энни. И начала накладывать еду в свою тарелку. Не произнесла ни слова, пока все не съела.
Попыталась помочь ему убрать со стола, но скоро устала, и ей пришлось вернуться в постель. Когда он закончил и сел на стул рядом с кроватью, она спросила: "Чем ты занимаешься?"
Он пожал плечами.
– Как зарабатываешь на жизнь?
Он подумал о своих руках. Что рассказал бы о них, если бы мог говорить? Пожал плечами, как бы отвечая: «Ничего особенного».
Она оглядела опрятную, но убогую комнатку.
– Нищенствуешь? – он не ответил, и она решила, что попала в точку. – Как долго я смогу здесь оставаться?
Жестами, выражением лица, движением губ Олли заверил ее, что оставаться она может, пока сама не захочет уйти.
Уяснив это, Энни долго всматривалась в его лицо, потом спросила:
– Нельзя ли уменьшить свет?
Он встал, выключил два из трех рожков люстры. Когда повернулся к кровати, она лежала голая, чуть раздвинув ноги, готовая принять его.
– Послушай, я понимаю, что ты принес меня сюда и ухаживал за мной не за так. Понимаешь? Ты рассчитываешь на... вознаграждение. И ты имеешь полное право его получить.
В замешательстве, раздражении, он взял чистые простыни из стопки в углу и, игнорируя ее предложение, начал перестилать постель, не прикасаясь к девушке. Энни в изумлении таращилась на него, а когда он закончил, сказала, что не хочет спать. Олли не стал настаивать, прикоснулся к ней, и она заснула.
Утром она позавтракала с тем же аппетитом, что выказала прошлым вечером за обедом. Очистив тарелку, спросила, можно ли ей принять ванну. Он мыл посуду под аккомпанемент ее мелодичного голоска, доносившегося из-за двери ванной. Песню, которую она пела, он никогда раньше не слышал.
Она вышла из ванной с чистыми волосами цвета гречишного меда, обнаженная встала у изножия кровати, знаком подозвала его. Выглядела она куда лучше, чем в ту ночь, когда он ее нашел, но определенно могла прибавить несколько фунтов.
Олли отвернулся от нее, уставился на несколько тарелок, которые еще не успел вытереть.
– В чем дело? – спросила Энни.
Он не ответил.
– Ты меня не хочешь?
Он покачал головой: нет.
Девушка шумно втянула в себя воздух.
Что-то тяжелое ударило в бедро, вызвав резкую боль. Повернувшись, он увидел, что Энни держит в руке тяжелую стеклянную пепельницу. Ощерив зубы, она шипела на него, как разъяренная кошка. Колотила по плечам пепельницей, кулачком, пинала, визжала. Наконец, пепельница выскользнула из рук. Обессиленная, девушка привалилась к его груди, заплакала.
Он обнял ее, чтобы успокоить, но ей хватило сил, чтобы яростно отбросить его руку. Она повернулась, попыталась дойти до кровати, споткнулась, упала, лишилась чувств.
Олли поднял ее и положил на кровать.
Укрыл, сел на стул, дожидаясь, когда Энни придет в себя.
Полчаса спустя она открыла глаза, дрожа всем телом. Комната плыла перед ее глазами. Олли успокоил девушку, откинул волосы с лица, вытер слезы, сделал холодный компресс.
– Ты импотент или как? – спросила она, когда смогла говорить.
Он покачал головой.
– Тогда почему? Я хочу расплатиться с тобой. Так я расплачиваюсь с мужчинами. Больше мне дать нечего.
Он прикоснулся к ней, обнял ее. Мимикой и жестами постарался убедить, что дать она может гораздо больше. Уже дает, просто находясь здесь. Находясь с ним рядом.
Во второй половине дня Олли отправился по магазинам. Купил Энни пижаму, одежду для улицы, газету. Ее позабавил его пуританский выбор: пижаму он принес с длинными рукавами, с длинными штанинами. Она ее надела, потом почитала ему газету: комиксы и жизненные истории. Почему-то она решила, что он не умеет читать, а он не стал ее разубеждать, поскольку безграмотность соответствовала создаваемому им образу: алкоголики книг не читают.
И потом, ему нравилось слушать, как она читает. Очень уж сладкий у нее был голосок.
Наутро Энни надела новенькие синие джинсы и свитер, чтобы вместе с Олли пойти в продовольственный магазин на углу, хотя он и пытался ее отговорить. На кассе, когда он протянул несуществующую двадцатку и получил сдачу, Энни вроде бы смотрела в другую сторону.
А вот когда шли домой, спросила:
– Как ты это делаешь?
Он изобразил недоумение. Делаю что?
– Только не пытайся дурить Энни голову, – ответила она. – Я чуть не вскрикнула, когда кассир схватил воздух и дал тебе сдачу.
Олли промолчал.
– Гипноз? – не унималась Энни.
Он облегченно кивнул. Да.
– Ты должен меня научить.
Он не ответил.
Но ее это не остановило.
– Ты должен меня научить этому маленькому фокусу. Если я им овладею, мне больше не придется торговать своим телом, понимаешь? Господи, да он еще и улыбнулся, схватившись за воздух! Как? Как? Научи меня! Ты должен!
Наконец, дома, более не в силах выдерживать ее напор, боясь, что ему достанет глупости рассказать про свои руки, Олли оттолкнул девушку от себя. Она попятилась, уперлась ногами в край кровати, села, удивленная его внезапной злостью.
Больше вопросов не задавала, их отношения вновь наладились. Но все изменилось.
Поскольку Энни больше не могла просить обучить ее гипнозу, у нее появилось время подумать. И поздним вечером она озвучила свои мысли:
