И Нелли, конечно, бросилась с головой в работу своей мечты. Она писала о том, в каких условиях трудятся женщины на заводах в Питсбурге, о том, как ужасны и несправедливы законы к разведенным женщинам в штате Пенсильвания. Когда редакторы поняли, что женщина, которую они так неосмотрительно взяли на работу, хочет заниматься настоящей журналистикой, они определили ее в женский отдел газеты. К счастью, в истории журналистики такого больше никогда не происходило, нет, сэ-э-эр, и смотреть нечего.
Хорошо, что они так поступили, правда. Девчонкам не нравятся суровые новости! Им нравится мода, кексики и маленькие миленькие котята. Честно говоря, все эти вещи и правда классные, но Нелли не согласилась работать в женском отделе и убедила начальников, что будет иностранным корреспондентом в Мексике. Так вот, поехала она туда, стала писать о повседневной жизни мексиканцев, критиковать мексиканское правительство, и из Мексики ее выдворили, так что она вернулась в Питсбург, и редакторы такие: «О, миленько. Отправляйся в отдел моды!»
Нелли поняла, что так у нее ничего не выйдет, и просто ушла, оставив записку: «Я еду в Нью-Йорк. Вы обо мне еще услышите. Удачи». Жаль, что в наше время люди разучились красиво уходить с работы.
Шесть месяцев просидев без работы, хотя это было меньше похоже на сидение и больше на бесконечное таскание по Нью-Йорку и вымаливание работы в газетах, Нелли получила место в «Нью-Йорк ворлд», которую редактировал Джозеф Пулитцер
[18].
Нелли хотела быть настоящей журналисткой. Она хотела с головой погружаться в свои истории и явно стремилась улучшить жизнь рабочих. Пулитцер предложил ей испытание, чтобы это доказать: ей нужно было получить доступ в печально известную психиатрическую лечебницу на Блэквелл-айленде, что, как оказалось, практически невозможно. Но как ей туда попасть? Не могла же она просто подойти к воротам и заявить: «Привет, я ужасно сумасшедшая, пожалуйста, пустите меня в свое учреждение!».
С другой стороны, это же 1880-е, и в то время, если женщина выражала свое мнение, этого было уже достаточно для того, чтобы упечь ее «на лечение». Женщина с идеями была опасна, и, конечно, ради ее же собственной безопасности и спокойствия общества, ее стоило держать взаперти. «Я начала свою карьеру в качестве Нелли Браун, безумной барышни, — позднее писала она. — Когда я шла по улице, то старалась принять такой же вид, как у девушек в кино под названием „Мечтательница“. Этот „отсутствующий“ взгляд довольно безумен». На самом деле Нелли всего лишь пришлось изобразить безумие и притвориться, что она не знает, кто она такая, и этого хватило для того, чтобы попасть в психушку, после чего она снова стала собой, а это уже достаточно потревожило чувствительное общество XIX века.
Десять дней Нелли испытывала на себе ужасы психиатрической лечебницы: гнилую пищу, жестоких работников и отвратительное обращение с пациентами. Вместо душа ей на голову выливали ведро ледяной воды, повсюду бегали крысы, работники били пациентов и связывали веревками, а еще она обнаружила, что многие из женщин, находившихся там, вполне в своем уме, а отправили их туда по непонятным причинам собственные мужья. В конечном итоге по требованию редакции газеты ее оттуда выпустили, и отчет, который она опубликовала, вызвал огромный общественный резонанс. Она даже написала книгу под названием «Десять дней в сумасшедшем доме», в которой выразила радость, что в результате ее работы «власти Нью-Йорка теперь выделяют на I миллион долларов в год больше на уход за сумасшедшими». Сейчас эта сумма составляет около 25 миллионов долларов в год.
В 1889 году в гораздо более веселом репортаже Нелли решила побить рекорд путешественника Филеаса Фогга из романа Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней». Она объехала вокруг света за 72 дня и вернулась в Нью-Йорк под шум ликующей толпы. (Кстати, если кто-то хочет проспонсировать меня, чтобы я побила этот рекорд, я буду счастлива рискнуть.)
Нелли открыла совершенно новый подход к журналистике. Как женщине в мужском бизнесе, ей удавалось незамеченной попадать в такие места, куда бы никогда не зашли ее коллеги-мужчины. Некоторые из них, именно те, кому приходилось есть отстойные отбивные, явно завидовали и называли ее работу «второсортной журналистикой». Конечно, ребята. Вы ведь такие умные и важные и, должно быть, знаете, о чем говорите.
Что бы ты там ни думал о «второсортной журналистике» и какие бы дерьмовые волосы не росли у тебя на лице, неоспоримо то, что стиль репортажей Нелли привлек большую аудиторию, пролил свет на страшную несправедливость и привел к ощутимым изменениям. Если не это настоящая журналистика, то что?
41. Элизабет Харт (1772–1833 гг.)
Элизабет Харт, также известная как Элизабет Харт Твэйтс после того, как окольцевала своего мужчину, — одна из двух выдающихся сестер, которые жили в конце XVIII — начале XIX века на карибском острове Антигуа.
Сестры были свободными мулатками с некоторым состоянием и социальным положением и жили незадолго до прекращения рабовладельческого строя на британских Карибах. Обе были замужем за белыми методистами, так что мужья у них хорошо сочетались по цвету. Обе занимались образованием и социальной работой, вместе основали общество для поддержки порабощенных и освобожденных женщин в нужде и управляли школами с 1810-х до 1830-х годов. И, конечно, обе любили методизм. В методистской церкви они просто души не чаяли. И кто бы устоял?
О сестрах Харт мы в основном узнаем из писем, которые они писали методистскому священнику о том, как они любят методизм (классическое времяпровождение сестер Харт). В своих письмах они рассуждали об ужасах рабства и осуждали практику внебрачного сожительства и страдания порабощенных женщин.
Эта глава посвящена Элизабет, а не ее старшей сестре Энн, потому что письма Энн звучат слишком прилично, а Элизабет кажется большей грешницей, и потому рассказывать о ней веселее.
В числе грехов, изложенных в 11-страничном письме проповеднику, следующие:
— Колебалась в вере в молодости.
— Ей «внушили безопасность плотских отношений». (А кому этого не внушали?)
— Наслаждалась «компанией, разговором и книгами не во славу Господа».
— Наслаждалась «очарованием музыки».
— Танцевала.
— Вообще была глупой по молодости.
Танцы представляются настоящей слабостью Элизабет, потому что она пишет о чувстве вины, которое испытывает за это, слушая одного британского проповедника, который приехал на Карибы поговорить об Иисусе. Она призналась, что испытала «настоящий стыд за [свое] поведение, когда слушала проповедь доктора… в которой он упомянул, в частности, о негативных последствиях танцев». О нет.
Кроме того, в жизни Элизабет, вероятно, был эмоциональный период, когда она написала поэму о мучительных душевных страданиях после смерти другого миссионера, некоего мистера Макдональда, который ей, вероятно, нравился, и, предположим, был тем еще красавчиком.
