Ганс и Софи, опустошив свой чемодан, попытались смешаться с толпой студентов, которые толпились в атриуме в шоке от того, что на них только что свалилось. Но прежде, чем им удалось уйти, их остановил уборщик, который заявил, что видел, как они сбросили листовки. Ректор университета вызвал гестапо, и те сначала не могли поверить, что эти тихие, респектабельные на вид студенты как-то связаны с такими опасными идеями.
Ганса и Софи доставили в участок и допросили по отдельности. Сначала они все отрицали, но гестаповцы нашли достаточно доказательств их виновности, и тогда каждый из них, чтобы защитить друзей, заявил, что он и только он представляет организацию Белой розы.
Следователь, который допрашивал Софи, пытался заставить ее сознаться в том, что она не несет ответственности за свои действия и что ее ввел в заблуждение собственный брат. Если бы она так и сделала, то, возможно, спасла бы себе жизнь, но она сделала другой выбор и заявила следователю, что рассчитывает получить тот же приговор, что и брат, «Я бы поступила так снова, потому что это было верным выбором, — сказала она, — У вас неправильный взгляд на мир».
Родители Ганса и Софи не знали о том, что их детей арестовали, и понятия не имели, что те организовали группу Белой розы для сопротивления режиму. Но, в конце концов, дети жили идеалами своих родителей, и это обошлось им очень дорого.
Подробности о последних днях жизни Софи дошли до нас благодаря ее сокамернице Эльзе Гебель, политической заключенной, которую подселили к Софи, чтобы та не совершила самоубийство. Эльза рассказала, что Софи оставалась абсолютно спокойной на всех допросах и в заключении и сломалась только тогда, когда узнала, что арестовали Кристофа, их товарища по Белой розе, который был мужем и отцом. Кристоф предупреждал молодых членов группы, что они становятся слишком безрассудными и совершают все более дерзкие действия против режима, вроде написания антигитлеровских граффити по всему городу по ночам. Кристофа обвинили в причастности к их деятельности, когда гестапо обнаружило седьмую листовку, написанную почерком Кристофа, — и эта улика дорого ему обошлась.
День накануне суда над Гансом, Софи и Кристофом был солнечным и теплым. «Какой прекрасный солнечный день, а мне пора уходить..» — сказала Софи Эльзе.
В понедельник, 22 февраля, Ганс, Софи и Кристоф предстали перед одним из самых ужасных и безумных судей времен Гитлера Роландом Фрайслером, который был известен тем, что кричал гневные тирады в адрес подсудимых. Судебный процесс подготовил сам Генрих Гиммлер, приказав быстро и незаметно казнить всех троих и не предавать дело огласке, потому что боялся, что они станут мучениками, чьи листовки разожгут искру страха в сердцах сторонников режима. Они должны были исчезнуть тихо.
Один за другим трое молодых людей предстали перед Фрайслером и выслушали издевательства зала, полного верных партийных чиновников.
Наконец, узнав о судьбе своих детей, родители Ганса и Софи ринулись в Мюнхен и пробились в зал суда, где Роберт крикнул партийным чиновникам, собравшимся на слушании: «Есть и высшая справедливость! Они войдут в историю!» — а потом его вытолкали из зала ждать вынесения приговора.
Приговор заключался, как и планировалось, в казни всех троих. Кристоф попросил пощады, так как был отцом, а жена его была больна, но ему отказали. Ганс объявил Фрайслеру и слушателям: «Скоро вы будете стоять на нашем месте!» — а Софи молчала.
Трое подсудимых не знали, что умрут не через несколько месяцев, когда союзным войскам удастся выиграть войну. Их казнят в тот же день, в 5 часов вечера, всего через три часа после оглашения приговора.
На стене своей камеры Ганс написал строчку из Гете: «Даже если все силы против тебя, не останавливайся». В последнем письме своей жене Ангелике Кристоф признавался: «Я умираю без ненависти в сердце».
Охранники нарушили правила и позволили Гансу и Софи в последний раз увидеться с родителями. Софи, в попытке как-то утешить свою мать, сказала ей: «Что бы изменили эти несколько лет?»
Перед казнью охранники разрешили заключенным выкурить одну сигарету на троих.
Идя на гильотину, Ганс прокричал: «Да здравствует свобода!» Софи молчала и оставалась совершенно спокойна до самого конца.
Уборщика, который сдал Ганса и Софи, наградили продвижением по службе и 3000 рейхсмарок, что сегодня составило бы около 130 тысяч фунтов стерлингов. Такова цена трех жизней — и жизней еще нескольких членов Белой розы, которые бежали, но которых выследили и арестовали одного за другим. А судья Роланд Фрайслер погиб при бомбардировке в народном суде в Берлине.
Во время тюремного заключения Софи сказала своей сокамернице Эльзе: «Что изменит моя смерть? А вот наши действия поднимут против режима тысячи людей. Студенты точно пойдут против системы».
Но они не пошли. На самом деле, несколько студентов Мюнхенского университета даже устроили праздник в честь уборщика, который сдал заговорщиков.
Зато новости о действиях Белой розы и убийстве ее членов попали во внешний мир. Листовка Белой розы, которую контрабандой вывезли из страны, оказалась в Америке и была опубликована в газете «Нью-Йорк таймс». Союзные войска распространили по Германии десятки тысяч экземпляров шестой и последней листовки.
Мы никогда не узнаем, стали бы мы такими же храбрыми и хорошими, как члены Белой розы, потому что можем лишь надеяться, что наша храбрость никогда не подвергнется подобному испытанию. Я же говорила, что эта глава будет невеселой! У меня сейчас болит душа. А у тебя? Да уж, эта глава была совсем-совсем не веселой.
Вряд ли можно еще что-то сказать, чтобы не чувствовать себя так плохо, говоря об одном из величайших ужасов в истории, но мы, по крайней мере, можем попытаться сделать так, чтобы это никогда не повторилось.
87. Ханна Арендт (1906–1975 гг.)
Ханна Арендт была одним из величайших философов XX века, и сегодня она имеет честь оставаться одной из немногих женщин, которые изучали философию в университете. Если это и правда честь — когда тебя тщательно изучают 18-летние будущие философы, которые обычно потные и утомительные.
Ханна родилась в 1906 году в Германии в еврейской семье. В 1920-е годы она училась у знаменитого философа Мартина Хайдеггера, и, когда ей было 19, а ему 36 (и он был женат), между ними завязался бурный роман. Примерно через год Ханна с ним порвала, ссылаясь на то, что ей нужно сосредоточиться на своей карьере философа, — словом, привела типичный аргумент, который всегда приводят девочки, когда бросают мальчиков. Однако всю свою жизнь они продолжали общаться по переписке как коллеги-философы. В 1930-е годы их отношения стали, мягко говоря, странными, потому что Хайдеггер ненадолго стал немножко нацистом, доказав тем самым, что блестящие философы тоже бывают идиотами. Позднее он называл свою симпатию к нацистской партии «величайшей глупостью» в своей жизни, но все равно за нее не извинился. Так что, если тебе неловко за своего бывшего или бывшую, то помни, что он или она, по крайней мере, (надеюсь) не нацист.
