А твои работницы! Как они тебя любят. Большинство из них из Южной Азии, ты называешь их «мои леди», и они это просто обожают. Конечно, они должны просить разрешения воспользоваться туалетом, и да, если они будут работать недостаточно быстро, то ты можешь пригрозить им увольнением — ведь, в конце концов, ты же начальник, а как еще их научить? Они должны быть благодарны за то, что они здесь! А если им не нравится, то они могут пойти работать на фабрику к кому-нибудь другому, или у них должно хватить ума, чтобы открыть собственную фабрику.
Как-то раз ты говоришь работнице, что она должна поработать сверхурочно. Она говорит, что не будет. Ты говоришь, что ей придется, — ведь, в конце концов, ты же начальник, и ты диктуешь правила, потому что ты такой умный и достойный человек. Ты называешь ее и ее подруг «болтливыми обезьянами», а эта женщина, ростом метр сорок семь, отвечает:
«Вы управляете не фабрикой, а зоопарком. Но в зоопарке много видов животных. Некоторые из них обезьяны, которые танцуют под вашу дудочку. Другие — львы, и они могут откусить вам голову. Мы и есть те львы, господин директор».
Эта женщина — Джаябен Десаи, и благодаря ей следующие два года твоей жизни будут очень трудными.
Джаябен Десаи родилась в Гуджарате в Индии в 1933 году, а в 1955 году вышла замуж за Сирьяканта и переехала на территорию современной Танзании. Супруги неплохо жили на зарплату Сирьяканта, который работал менеджером шинного завода, но в 1970-х годах в Восточной Африке начались гонения на азиатов, и они переехали в Лондон с двумя детьми.
В Лондоне семья вдруг оказалась на нижней ступени общества. Сирьякант устроился неквалифицированным рабочим, а Джаябен — швеей в подпольный цех, а потом она нашла работу на проявочной фабрике в Гранвике. Проработав два года, она устала от изнурительных условий труда и в августе 1976 года выступила против начальства. Она не состояла в профсоюзе, но стала бастовать, а в последующие дни к ней присоединилось еще около сотни коллег. Им надоело перерабатывать и мало получать, и они потребовали права вступить в профсоюз и добиться лучших условий труда. Джаябен заявила начальству: «Я хочу свою свободу».
В последующие недели протест Джаябен превратился в полномасштабную забастовку, которую поддержали профсоюзы и неравнодушные по всей стране. Начальство Гранвика не сдвинулось с места, как и женщины, которых предложили снова взять на работу, если они вернутся на места и прекратят все это безобразие с профсоюзами. К протестующим прибыла полиция. Мужчины, которые работали в местном почтовом сортировочном отделении в Криклвуде и в большинстве своем были белыми, решили присоединиться к «бастующим в сари» и отказапись доставлять почту в Гранвик, что сильно сказалось на компании, бизнес которой был основан на почтовой доставке. «Нельзя отказать миссис Десаи», — объяснял один почтальон. В этой крошечной женщине, которая стояла на пикете с сумочкой под мышкой, была заключена настоящая природная сила.
Женщины были близки к победе, но тут против них выступила Национальная ассоциация свободы, сокращенное название которой на английском языке звучит очень неудачно, (naff — «безвкусный», «дрянной». Прим. пер.) Гранвикский конфликт привлек общественное внимание, и одну сторону в нем заняли профсоюзы, которые поддерживали протестующих женщин, а противоположную — консервативные политики Вестминстера во главе с лидером оппозиции Маргарет Тэтчер, которые встали на защиту руководства фабрики. Ассоциация свободы организовала доставку почты Гранвика по всей стране, чтобы компания не зависела от бастующих почтальонов. Тем временем лейбористское правительство, оказавшись под огромным давлением, начало расследование, чтобы разобраться в ситуации, и пришло к решению, что женщинам нужно вернуть их работу, а также следует позволить им вступить в профсоюз. Однако руководство Гранвика это решение проигнорировало.
Джаябен решительно продолжила борьбу, несмотря на то, что Конгресс профсоюзов и другие ее сторонники начали отступать. Хотя прецедент и поднял на уши оппозицию, сторонники Джаябен решили, что победа невозможна, и занервничали из-за такого количества общественного внимания. «А Индира Ганди бы сдалась?» — спрашивала Джаябен других работниц.
Но Конгресс профсоюзов перестал поддерживать протестующих, а руководство Гранвика не шло ни на какие уступки, невзирая на рекомендацию правительства позволить женщинам вступить в профсоюз, и конфликт закончился поражением женщин в 1978 году.
В ходе выборов 1979 года, в результате которых к власти пришла Маргарет Тэтчер, Гранвик оказался в центре дебатов и бурных споров о меняющейся Великобритании. Новые консерваторы считали, что у профсоюзов слишком большая власть. А Джаябен в профсоюзах и вовсе разочаровалась. За несколько лет до своей смерти она говорила: «Поддержка профсоюзов подобна меду на локтях; ты его видишь, чувствуешь запах, а съесть не можешь!»
Но она не жалела, что бросила работу и потребовала лучших условий для себя и других работниц, как не жалела и о тех двух годах после этого, когда ездила по стране и устраивала митинги, чтобы получить поддержку всех слоев английского общества. После поражения Джаябен напомнила бастующим о том, чего они добились:
«Мы показали, что работники вроде нас, оказавшись на новых берегах, никогда не позволят обращаться с ними без должного уважения».
Они показали, что не собираются быть благодарными за все, что получают. Они показали, что могут заручиться поддержкой белых рабочих. Они были бедными маленькими женщинами-иммигрантками, но нашли в себе силы и не побоялись требовать того, чтобы с ними обращались, как подобает. Великобритания уже не могла рассчитывать на дешевый и непрерывный источник рабочей силы из дальних уголков бывшей империи — по крайней мере, пока на страже стоит Джаябен. Люди, которые старше миллениалов (а они существуют!), возможно, помнят, как о Гранвикском конфликте рассказывали в новостях, но большинство не припоминают имени Джаябен Десаи, которая бесстрашно противостояла таким мощным силам.
«Они хотели нас сломить, — сказала Джаябен бастующим, — но мы не сдались».
Заключение
Более непохожих друг на друга женщин, чем те, с кем мы познакомились на этих страницах, просто не найти. В конце концов, у них совершенно разная биография и политические взгляды, их разделяют океаны и тысячи лет.
Если бы они все собрались в одном месте, то получилась бы довольно неловкая вечеринка. Джули д’Обиньи заколола бы мечом Мерседес д’Акоста, потому что они бы обе флиртовали с Хеди Ламарр, а та не обращала бы на них внимания, потому что восторженно обсуждала бы математику с Эмми Нетер и Гипатией. Жозефина Бейкер и Косинель разделись бы и танцевали на столе, а Нана Асмау и Хильдегарда Бингенская на пару краснели бы и бормотали себе под нос молитвы.
Ида Б. Уэллс и Фрэнсис Э. У. Харпер поздоровались бы, как старые подруги, и удалились на кухню, потому что им не терпелось бы обменяться последними сплетнями. Сапфо и Улайя бинт аль-Махди возлежали бы где-нибудь в уголке на подушках, шептали бы друг другу грязные стихи и хихикали. Нур Инаят Хан померилась бы шпионским мастерством с Поликарпой Салавариета, а Роза Люксембург спряталась бы в чулане и готовила заговор для свержения капитализма вместе с Александрой Коллонтай и Луизой Морено. И все сторонились бы Хутулун, потому что она каждую вызывала бы на бой, кроме Лозен, потому что та отвлекла бы ее, а потом украла ее лошадь и умчала в закат. Соджорнер Трут произнесла бы воодушевляющую речь, от которой у всех бы навернулись слезы, а Сьюзен Ляфлеш заботливо пригласила бы Марджери Кемпе подняться наверх и выпить чашечку чая, а заодно осмотреть ее и постараться найти лекарство от ее непрекращающегося плача. Ван Женьи слушала бы мозговзрывательную лекцию Энни Джамп Кеннон и Сесилии Пейн-Гапошкиной и наверстывала 200 лет развития астрономии. Люси Хикс Андерсон и Панчо Барнс гнали бы контрабандный алкоголь, а Глэдис Бентли всю ночь играла бы на пианино, аккомпанируя пению Мириам Макеба. Энни Смит Пек залезла бы на шкаф и отказывалась слезать, крича о том, что побила рекорд высоты на этой вечеринке. Томоэ Годзэн случайно чуть не убила бы кого-нибудь, и всю эту лавочку прикрыла бы полиция, когда Зенобия, Чжэн Ши и Артемисия попытались бы захватить соседний дом. А Нелли Блай написала бы мемуары во всех подробностях о том, как ужасно прошел этот вечер.
