Мнение, что существует единственный тип интеллекта и межвидовые отличия скорее количественные, нежели качественные, опирается главным образом на результаты исследования человеческой психологии, отчасти подтвердившиеся и при изучении других животных. Психологи предполагают, что множество различных параметров интеллекта взаимосвязано. Люди с хорошими математическими способностями часто обладают также способностями к музыке и изучению языков. Значит, как утверждается, существуют какие-то общие процессы в мозге этих «умных» людей. Но выводы, сделанные в результате многих первоначальных исследований «общего интеллекта», или «G-фактора»
[66] (которые восходят еще к началу XX в.), начиная с 1980-х гг. не раз опровергались
[67]. Чрезвычайно сложно тестировать человеческий интеллект таким образом, чтобы на результаты не влияли воспитание, социально-экономическое положение и даже культурные предрассудки тестирующего. В лучшем случае наблюдается наивный подход к тестам на интеллект, им приписывается научная объективность, которой, скорее всего, у них вообще нет, в худшем случае их используют злонамеренно, поощряя дискриминацию и расизм. Идея, что интеллект индивида можно свести к единому количественному показателю типа IQ (от Intelligence Quotient, «коэффициент интеллекта»), небесспорна. Имеет ли смысл распространить идею IQ-тестов и на животных, которые в ходе эволюции приспосабливались к решению иных типов задач и используют иные, чем человек, виды информации? Эта мысль выглядит абсурдной. Всякий, кому попадалась видеозапись осьминога, отвинчивающего крышку банки изнутри, чувствует, что это животное просто не может не быть умным, но ни один тест на IQ не измерит природу и уровень этого ума, его сходства с человеческим разумом и отличия от него.
Сторонники теории общего интеллекта приводят один важный довод, связанный с эволюцией интеллекта, и к нему следует отнестись серьезно. Интеллектуальное поведение во многом зависит от нескольких базовых способностей: в первую очередь это обучаемость, память и способность принимать решения. На первый взгляд эти способности довольно просты, но, по-видимому, необходимы для выполнения многих интеллектуальных задач, с которыми сталкиваются животные (включая нас, людей). Известно, что огромное количество разнообразных видов можно «обучить» определенному поведению: так, крысы учатся находить дорогу в лабиринте, а рыбы — распознавать лица. Те же психологические методы, с помощью которых вы обучаете свою собаку команде «сидеть», можно применять и для того, чтобы выучить петуха кататься на скейтборде.
Как известно, в 1897 г. Иван Павлов установил, что у собак можно выработать реакцию на совершенно нейтральный сигнал, например на звонок колокольчика, как на предвестник вознаграждения. Услышав звонок, собаки пускали слюну, потому что начинали ассоциировать его с лакомством. Но сам звонок никак не связан с пищей, так что эта реакция не может быть инстинктивной или выработанной в процессе эволюции. Хотя что может быть полезнее с точки зрения эволюции? Если вы умеете предсказывать появление пищи по каким-то сигналам, которые сами пищей не являются, вы явно играете на опережение и получаете преимущество перед конкурентами.
Вскоре после экспериментов Павлова ученые открыли другую поразительную особенность поведения, по-видимому общую для всех животных: животное может научиться изменять поведение, чтобы получить полезный результат, даже если это новое поведение само по себе нейтрально. Никто не удивляется тому, что собака умеет добывать пищу, разыскивая ее, — это всего лишь эволюционная адаптация. Но можно также обучить собаку выполнять команду «сидеть» в обмен на еду. Тот факт, что собака может научиться добывать еду, просто садясь, поразителен. Сидение не имеет никакого отношения к поиску пищи — с поведенческой точки зрения оно нейтрально. Очевидно, что собака установила связь между собственной реакцией на команду «сидеть» и появлением пищи. Она обучилась — обучилась новому способу добывать еду благодаря гибкости мышления. Подобная гибкость и есть, очевидно, ключевая составляющая того, что понимают под интеллектом.
Как ни удивительно, способность к обучению чрезвычайно распространена среди земных животных. Обучаются млекопитающие, например собаки и обезьяны; птицы обучаются распознавать хищников, наблюдая за реакциями других птиц, рыбы — определять богатые кормом места по поведению других рыб, успешно добывающих пищу. Даже насекомые способны обучаться, несмотря на то что мозг у них крохотный. Недавно исследователи научили пчел «играть в футбол» — забрасывать миниатюрный мячик в «ворота» в обмен на вознаграждение в виде сиропа. Широкое распространение и разнообразие форм научения у земных животных — равно как и его очевидные эволюционные преимущества — наводят на мысль, что способность ассоциировать определенные действия с определенным результатом почти наверняка является универсальным признаком интеллекта. Если у инопланетных животных развился интеллект для решения инопланетных проблем, то у них должна была развиться и способность ассоциировать действие с результатом. Ассоциативное научение — так это называется — должно быть универсальным явлением.
«Обучаемость» — весьма интересный критерий интеллекта. Обычно мы не считаем животных «умными», если они следуют чисто инстинктивным побуждениям. Когда лягушка ловит насекомых языком, она, несомненно, делает нечто «умное», но в то же время она «всего лишь» демонстрирует инстинктивное поведение. Гибкость мышления, связанная с освоением чего-то нового, явно имеет иной характер — и интуитивно воспринимается как предпосылка интеллекта. Может быть, это и есть универсальное определение? В таком случае, возможно, интеллект — это не более чем обучаемость, применительно как к земным животным, так и к инопланетянам?
Большинство биологов-эволюционистов не согласятся, что на этом поиски ответа на данный вопрос можно завершить. Наблюдения за поведением животных в реальном мире дают картину, во многом непохожую на ту, что сложилась в стерильных лабораториях Павлова и его последователей первой половины XX в. Хотя образ ученого в белом халате с блокнотом, наблюдающего за тем, как крыса бегает в лабиринте, и преобладает в расхожих представлениях о науке, он далеко не полон. Руководствуясь вполне логичным желанием докопаться до базовых основ поведения и устранить все возможные отвлекающие факторы, не имеющие отношения к делу, ученые помещали животных в строго контролируемую среду и давали им конкретные задания. Научный эксперимент — всегда упрощение, но упрощение иногда ведет к ошибкам.
Животные эволюционировали не в научной лаборатории, а во внешнем мире, где на них обрушивается головокружительное разнообразие сенсорных стимулов, которые, что существенно, несут противоречивую информацию. В реальной жизни крысам никогда не приходится выбирать между двумя одинаковыми дорожками, ведущими лишь налево и направо, и эволюция, безусловно, не приспособила их к такому выбору. Результаты изучения поведения животных в дикой природе часто противоречат данным, полученным в психологических лабораториях, и споры об обоснованности выводов по итогам подобных экспериментов продолжаются по сей день.
