Ключевой факт для нашего поиска универсальных основ интеллекта — то, что в естественной среде разные виды животных ведут себя не одинаково. Умственные способности, необходимые шимпанзе для выживания в лесах Восточной Африки, значительно отличаются от тех, которые требуются вороне на острове Новая Каледония в южной части Тихого океана. Оба вида умны — они входят в число самых умных животных на планете, — но одинаков ли их интеллект? Изучение поведения животных в дикой природе ставит два неудобных вопроса, подвергая сомнению теорию, по которой интеллект — всего лишь общая способность к обучению.
Во-первых, наблюдения за невероятно высокоразвитым и сложным поведением таких животных, как шимпанзе и новокаледонские вороны, заставляют усомниться в том, что всякий интеллект в животном царстве проистекает из одной и той же общей способности. В 1960 г. Джейн Гудолл описала, как шимпанзе изготавливают орудия из палочек, чтобы добывать из гнезда термитов
[68]. Своим открытием она пошатнула основы предполагаемой уникальности человека — мы были убеждены, что являемся единственным видом, использующим орудия! Открытие Джейн Гудолл выпустило джинна из бутылки. Новокаледонские вороны — достаточно невзрачные птицы, обитающие на острове Новая Каледония (владения Франции) на юге Тихого океана. Они тоже изготавливают орудия — берут прутики и с помощью клюва придают им нужную форму, чтобы приспособить для извлечения насекомых из древесных ходов. Более того, недавно было обнаружено, что эти вороны обладают еще более удивительной способностью. Они умеют делать орудия для изготовления других орудий. В экспериментах (правда, в лабораторных условиях) птицы использовали короткую палочку, чтобы добыть более длинную, необходимую, чтобы добраться до пищи. Эти вороны умеют также делать выбор между орудиями, которые подходят или не подходят для их целей, и даже могут клювом придавать орудиям различные формы, в зависимости от характера поставленной перед ними задачи
[69]. Мы не только не единственные, кто изготавливает орудия, мы даже не единственные, кто использует при этом технологии.
Нет сомнений, что речь в этом случае идет об интеллекте. Но вспомним, что последний общий предок ныне использующих орудия шимпанзе и ворон жил 320 млн лет назад, в те времена, когда на суше царили леса гигантских папоротников и гигантские насекомые, в том числе стрекозы с почти метровым размахом крыльев. От этого общего предка происходят все млекопитающие от землеройки до кита, а также все современные рептилии и птицы. Если интеллект унаследован от общего предка, он должен присутствовать у всех (или хотя бы у большинства) потомков. Так почему же не все птицы, млекопитающие и рептилии настолько умны? Возможно ли, чтобы интеллект шимпанзе и новокаледонской вороны был унаследован от этого древнего предка, а огромное большинство других групп животных, включая ящериц, черепах, канареек, опоссумов и антилоп гну, его просто утратило?
Конечно, нет. Единственное правдоподобное объяснение состоит в том, что и шимпанзе, и вороны развили свой исключительный ум независимо, как и многие другие виды — в их числе дельфины, которые коллективно охотятся, загоняя рыбу на мелководье, обезьяны капуцины, разбивающие орехи камнями, и, конечно, мы, люди, со всеми нашими способностями к решению всевозможных проблем. Интеллект постоянно эволюционирует, приспосабливаясь к конкретным нуждам, — это не просто признак, унаследованный от живших на заре времен предков. Закономерности, которые мы наблюдаем, — неоднократное возникновение интеллекта в ходе эволюции для решения конкретных проблем в разных областях — убедительно свидетельствуют о том, что на разных планетах по всей Галактике у инопланетных животных тоже будет развиваться интеллект, способный решать их проблемы. Земные существа в этом смысле не уникальны.
Эта конвергентная эволюция интеллекта наводит на мысль о том, что у разных видов могут действовать разные механизмы. Вряд ли некий унаследованный общий интеллект привел к впечатляющим достижениям одновременно у ворон и шимпанзе — скорее эти два вида развили свои специфические способности из совершенно независимых элементов поведения, возможно, при участии разных систем чувственного восприятия мира или благодаря надстройкам над разными мозговыми структурами, не имеющими между собой ничего общего. Эта мысль приходится по душе биологам-эволюционистам, поскольку «общие» способности (тот же общий интеллект) труднее объяснить с эволюционной точки зрения, чем специализированные способности. Зачем животному в ходе эволюции приобретать способность что-то делать хорошо вообще, если оно может приобрести способность делать что-то конкретное гораздо лучше? Специалисты выполняют свою работу лучше, чем мастера на все руки, поэтому операции на мозге делает нейрохирург, а не терапевт. Следовательно, если воронам нужно извлекать насекомых из-под коры, они могут развить этот крайне специализированный навык использования и изготовления орудий, и он явно будет для них очень полезен. А вот вырабатывать умение приспосабливать орудие для ловли насекомых к другим ситуациям — ситуациям, с которыми ворона в жизни никогда не столкнется, — по-видимому, просто невыгодно. Если от этого не повышаются шансы на выживание самой вороны, численность и успешность ее потомства, то механизм, позволяющий этому умению сформироваться, просто не возникнет.
Вторая проблема, связанная с гипотезой, согласно которой общий интеллект является единой валютой интеллекта как такового (здесь, на Земле, и во всей Вселенной), заключается в том, что в основе многих видов поведения, которые мы расцениваем как признаки ума у животных, явно лежат отдельные и специфические механизмы работы мозга. Птицы обладают прекрасной способностью к обучению, это правда, и птичье пение очевидный тому пример, но птицы способны обучаться как минимум двум различным типам навыков, которые требуют двух разных типов интеллекта.
Многие виды певчих птиц обладают врожденной способностью петь, но, если выкармливать птенцов, не позволяя им услышать песни других особей, они вырастут, так самостоятельно и не научившись петь по-настоящему. Ясно, что пению они должны учиться. Некоторые виды способны на самые удивительные достижения песенной аранжировки, они запоминают мелодии огромной сложности, состоящие из сотен различных элементов. Когда я работал в Университете Теннесси, всякий раз по пути на работу я невольно останавливался послушать несравненные концерты многоголосого пересмешника. Эта птица имитирует песни десятков видов других птиц, если не целой сотни. Один самец может пропеть несколько колен песни странствующего дрозда, затем переключиться на пение голубой сойки, затем — каролинского крапивника, потом — поползня, и так до бесконечности. Подобное поведение не запрограммировано генетически — каждый самец заучивает песни тех птиц, которых он слышит поблизости, пока подрастает. Это, безусловно, впечатляющий уровень обучаемости, а значит, интеллекта.
Однако многие виды птиц обладают способностями к запоминанию и обучению, природа которых существенно иная. Некоторые птицы, обитающие в условиях теплого лета и холодной зимы, собирают пищу, когда она доступна, а затем прячут или запасают ее в различных местах, чтобы обеспечить себе ресурс на голодный сезон. Черношапочная гаичка, обитающая в Скалистых горах Северной Америки, может запрятать буквально тысячи сосновых семян в разных точках и затем, через несколько недель, забирать их поочередно. Удивительные возможности памяти, явно превосходящие человеческие. А изучение крохотного мозга этих поразительных созданий показывает, что, какие бы процессы ни происходили в их умишках, эти процессы совсем не похожи на те, которые задействованы при заучивании песен.
