– Иза, пожалуйста! Я люблю тебя.
– Нам семнадцать, Джона. Нельзя воспринимать все так серьезно.
– Пожалуйста, Иза…
Из него словно выпустили весь воздух. Он был маленьким, робким, сгорбившимся на кровати рядом со мной, протягивая руку.
– Прости, Джона. Просто так и должно быть. – Я снова пожала плечами, поднялась и пошла к двери.
На его глазах выступили слезы.
– Иза, но я люблю тебя… и ты тоже меня любишь!
– Тогда, наверное, одной любви недостаточно, Джона.
Я драматично простерла к нему руки, послала воздушный поцелуй и вышла.
Когда объявила о своем новообретенном статусе «одиночки», у меня уже был составлен список парней, каждый из которых думал, что будет следующим. Чтобы не нянчить собственное разбитое сердце, я просто металась от парня к парню, тщательно следя, чтобы ни один из них не был тем, в кого я на самом деле смогла бы влюбиться. Мне нужно было как можно больше начал отношений. Я чувствовала себя наиболее могущественной как раз тогда, когда парень осознавал, что хочет меня. Именно этот переход – от одноклассницы к объекту желания – вызывал у меня восторг. Быстро меняя бойфрендов, я могла оставаться в этой соблазнительной части отношений неограниченно долгое время. И всякий раз, как парень начинал требовать большего, я находила удобную отмазку.
– Мы с тобой только начали встречаться, – объясняла я, лукаво притискивая руку парня к своей груди. – Мы не можем пока зайти дальше этого, – прикусывала губу, он тихонько стонал, а я уходила и оставляла его в полной растерянности.
После расставания я не отпускала парня далеко, держала их всех на расстоянии вытянутой руки – ни больше ни меньше – на случай, если мне станет одиноко в два часа ночи. Для этого старалась заканчивать отношения самым жульническим способом из возможных. Затевала мини-ссоры и говорила, что мне нужно пространство. Изменяла, а потом рыдала, поднимала тему невнимательности родителей и говорила: «Мне было просто слишком грустно, и я нуждалась в утешении». Что не было абсолютной ложью – но и чистой правдой тоже. Каждый раз цель была проста: завершить отношения, но сохранить внимание.
Моя репутация вскоре приобрела дополнение – из просто «безудержной потаскухи» я превратилась в «безудержную потаскуху и разбивательницу сердец». Меня начали ненавидеть. Лорен не нравилось, что я разговариваю с ее бывшим. Мэгги не хотела, чтобы я целовалась взасос со всеми гостями на ее дне рождения. Ни одна девушка не желала, чтобы я раздевалась в ее гостиной. Райан ненавидел меня за то, что я разбила сердце его лучшему другу, а Миранда перестала разговаривать со мной, потому что я бортанула ее брата спустя всего три недели отношений. Меня перестали приглашать на вечеринки, ночевки и в походы. Я теряла подруг. Они хотели, чтобы я перестала флиртовать с их отцами, и в этом они нуждались больше, чем в моих советах по выбору ароматизированных презервативов. Я чувствовала себя одинокой, изолированной. И сама начала называть себя потаскухой.
Моя мать восприняла мою новую идентичность невозмутимо. Думаю, это принятие было вызвано тем, что вокруг меня витала смутная аура отчаяния, а не моим желанием казаться крутой. Я обожала разгуливать по дому в нижнем белье и провозглашать громкие заявления, чтобы успокоить себя. «Твоя дочка – очень горячая штучка, ты знаешь?», и «ты родила такую секс-бомбу», и «проклятье, мама, я в по-о-олном порядке».
Она не смущалась даже тогда, когда я обращалась к ней с «потаскушьими» просьбами. Как в тот раз, когда попросила, чтобы на моем именинном торте была надпись «ШЛЮХА».
– Шлюха? Просто шлюха, и все? – переспросила мать, занеся карандаш над списком покупок.
– Да.
– Не «с днем рождения, шлюха» или, не знаю… «будь счастлива, шлюха»?
– «Будь счастлива, шлюха»? Фу-у! Нет, просто – шлюха. Потому что я и есть шлюха, – вздохнула я. – Ты все равно такой не купишь.
И моя дражайшая матушка поехала с этим списком покупок в Whole Foods
[8] и уговорила кондитера изготовить «шлюхин торт» для ее дочери. Я ликующе захохотала, когда она церемонно выставила этот торт на зеленую гранитную кухонную столешницу:
– Ну он точно решил, что я спятила. Но все же сделал его.
Чем больше становилось парней, с которыми я рассталась, тем сильнее меня ненавидели и тем полнее я принимала свою репутацию. В конце концов, это ведь она делала меня особенной и не такой, как все. С каждым новым бойфрендом я, возможно, теряла друга, но заодно получала новый источник утешения. В этих отношениях я была в безопасности – и была главной. Ни один из парней не отвергал Изу даже после того, как я с ним расставалась.
В смысле, так было до Сэма.
Глава 3. Большинство девушек
[9]
Сэм в старших классах вместе со мной занимался латынью. Он был из тех ребят, которые считают, что ходить в тоге и в полный голос декламировать Катулла – это круто. Отличался театральностью, дурашливостью и при этом острым умом. Он был романтиком, бренчал на гитаре и писал стихи. А еще он был слегка полноват, ходил в «кроксах» и имел привычку спотыкаться на каждом слове, разговаривая с девушками. Я не имела никакого намерения с ним встречаться. Но, покончив с Джоной, поймала себя на одной мысли.
Сэм был хорошим вариантом по двум причинам. Во-первых, он был ботаником-девственником, который, похоже, не считал руку жалким подобием женщины. Во-вторых, он ни за что не набрался бы храбрости, чтобы попросить меня о сексе. Никогда. Разумеется, я с удовольствием и без всякой жалости дразнила Сэма. Я целовалась с ним взасос часами, но отказывалась заходить дальше. Моя рука проскальзывала в его брюки как раз тогда, когда я слышала машину его матери на подъездной дорожке. Сэм, казалось, пребывал в полнейшей растерянности из-за моей одержимости физической близостью и одновременного отвращения к ней. Я говорила ему, что не хочу никуда спешить – пусть все идет своим чередом, – и упивалась его явным дискомфортом. Его желанием большего и боязнью об этом попросить.
На зимние каникулы Сэм поехал с родителями на Гавайи, а я почувствовала, что наше с ним время подходит к концу. Он хотел, чтобы я стала его девушкой по-настоящему. Он хотел, чтобы я перестала стягивать с себя одежду на вечеринках и флиртовать с другими парнями. Он хотел заниматься сексом. Он был терпелив и, очевидно, собирался ждать, пока я не буду готова. А я и не думала быть готовой. Это был хороший момент, чтобы устроить драму, вызвать у Сэма страх потерять меня. Если он будет думать, что я брошу его, то перестанет просить ускорить развитие событий и будет рад тому, что у него уже есть. Я, естественно, выбрала наилучший вариант действия: сделать фото, на котором сижу на темном кожаном диване, лицо к лицу, нос к носу, с парнем по имени Мэтт.
