– Чувствуешь себя лучше? – спрашивает он, вытягивая ноги вперед, до тех пор, пока они почти не касаются ножек кровати.
Я киваю. Наконец-то я перестала дрожать, и тепло теперь растекается по моим конечностям.
– Кстати, ты видел Алекса?
– Весь вечер ни намека на его присутствие, – качает головой Арне.
Я допиваю остатки напитка и возвращаю кружку на тумбочку.
– Можно кое-что спросить?
– Выкладывай.
– Ты видел, чтобы Алекс вообще курил? Я имею в виду, марихуану.
Арне одаривает меня оценивающим взглядом, явно взвешивая ответ.
– Не видел. Почему ты спрашиваешь?
– Это бы объяснило пару вещей. – Несмотря на то что Алекс и Каро отрицали, что он курит, это было логично. – Я думала, это может оправдать его поведение, убеждение, что кто-то испортил снаряжение Жан-Люка. – Это объяснило бы, что он мог что-то проглядеть, но я не говорю об этом Арне.
– Может быть, – соглашается он. – Ты с ним разговаривала об этом?
Я морщусь, вспоминая злость Алекса, когда я подняла эту тему шесть недель назад. Я несколько раз пыталась поговорить с ним после этого, но он мгновенно пресекал. Похоже, нет смысла продолжать.
– В любом случае, где они берут траву? – спрашиваю я, уклоняясь от его вопроса.
– Скорее всего, Люк привез с собой или кто-то прислал ему, – пожимает плечами Арне. – Ходят слухи, что ее растят где-то на станции, используя гидропонику, но это лишь очередная антарктическая легенда. Похожие истории есть на каждой базе.
Я думаю о Дрю и его системе гидропоники для салата. О соседях по улице, которых арестовали за выращивание травы на крыше.
– На самом деле, это вполне возможно, – замечаю я.
– Ты не можешь здесь ничего долго прятать. Сандрин закрывает глаза на тех, кто курит, но она бы не стерпела, если бы они выращивали собственный запас.
Я обдумываю это. Вероятно, он прав.
– Значит, ты не против? – спрашивает он, внимательно разглядывая меня. – Что народ здесь курит?
– Это, наверное, лучше, чем напиваться, – пожимаю плечами я.
– Жан-Люк это ненавидел, – замечает Арне. – Говорил, это портит его эксперименты и это слишком рискованно. Некоторые очень плохо реагируют на более сложные условия, особенно под марихуаной.
Мой предшественник был прав. Я видела достаточно случаев психоза за время работы в неотложке, и некоторые из них были спровоцированы суперсильным каннабисом, который продают на улицах.
– Как бы там ни было, я с тобой согласен, – продолжает он. – Но Жан-Люк считал, что Люка и остальных, кого уличат в употреблении наркотиков нужно выгонять со станции.
– Поэтому ты с ним не ладил? – спрашиваю я. – Люк намекал, что у вас были разногласия.
Арне испускает долгий выдох, превращающийся во вздох. Выпрямляется, потирает щеку, словно проверяет, нужно ли ему побриться.
– Он мог быть очень… как это слово. Дог…
– Догматичным?
– Да. Непреклонным.
Мы с минуту сидим в тишине, оба погруженные в свои мысли. Я хватаюсь за возможность продолжить разговор, обнаруживая, что очень не хочу, чтобы он уходил.
– У тебя есть догадки, почему Алекс тогда столько наговорил в прачечной? Насчет того, что Жан-Люка убили.
Арне добавляет еще бурбона к остаткам своего горячего шоколада и делает глоток.
– Они были очень близки. Жан-Люк будто заменил ему отца. Его смерть тяжело ударила по Алексу.
– Да, похоже, она выбила его на шестерку.
– На шестерку? – хмурится Арне.
– Извини, это разговорное выражение, из крикета. Это означает, что ты выбыл из игры, полностью сокрушен.
– Понимаю. Да, выбила его на шестерку…
– Можешь представить себе причину, по которой кто-то желал бы смерти Жан-Люку?
– Нет, не могу, – уголки его губ опускаются. Он снова вздыхает, затем фиксирует взгляд на мне. У меня возникает ощущение, будто он принимает какое-то решение. – Алекс упоминал о вещах Жан-Люка? О его дневнике?
– Нет.
– Когда они вернулись, у них ушло несколько дней на возвращение от расщелины. Алекс заявил, что кто-то украл компьютер и дневник Жан-Люка из его комнаты.
– Наверняка никто бы не стал воровать вещи погибшего? – я ошеломленно вскидываю брови. – В любом случае, как Алекс узнал, что они пропали?
– Я предполагаю, он проверил комнату Жан-Люка, прежде чем они опустошили ее. Возможно, кто-то решил, раз он умер, они могут поживиться.
Я еще сильнее хмурюсь. Ноутбук понятно, но дневник доктора? Зачем он кому-то?
– В общем, Алекс был очень этим расстроен. Настаивал, чтобы Сандрин провела расследование.
– Она это сделала?
– Да, но не особенно старательно. У нее было других достаточно задач – она пыталась найти доктора на замену и справлялась с последствиями несчастного случая. Из того, что я слышал, она пришла к выводу, что их забрал кто-то из летней команды.
Может, и нет, думаю я, гадая, стоит ли упоминать кражу из моей комнаты. Но это невозможно. Я не смогу рассказать Арне, не признаваясь, что было украдено.
– Алекса это не устроило, – продолжает Арне. – Он потребовал от нее сообщить об этом в АСН, но она отказалась.
Я вспоминаю резкую манеру Сандрин. Ее холодность. За этим кроется усталость и, подозреваю, едва сдерживаемая тревога. Все-таки она ответственна за эту станцию и безопасность всех на ней – нелегкое бремя, даже в лучшие времена.
– Что случилось с остальными вещами Жан-Люка? – спрашиваю я. – Их отправили назад самолетом?
– Они закрыты в шкафу в «Бета». Я полагаю, отправят весной.
– Как так? – хмурюсь я. – Разве семья не хочет получить его вещи раньше?
– Не знаю. Об этом тебе нужно спросить Сандрин – это было ее решение. – Но потому, как он избегает встречаться со мной взглядом, я понимаю, что он недоговаривает. Он что-то недоговаривает, чувствую я, но решаю дальше не давить.
– Каким был Алекс, – спрашиваю я, меняя тему, – до того, как все это произошло?
Он покусывает губу, раздумывая над этим.
– В этом и дело, он был очень расслабленным, спокойным парнем. Счастливым. Совсем не таким, как сейчас.
Я вспоминаю Алекса на том фото, где он стоял рядом с Жан-Люком, обняв его за плечи. Я могу себе это представить.
– Почему он не уехал домой после этого? Если ему так тяжело оставаться здесь.
– Мне кажется, он считал… считает… что люди увидят в этом признание его вины. Он думал, что ему нужно остаться… он… – Арне останавливается, словно передумал продолжать.
