Слова Жан-Люка всплывают в моей голове. Возможно ли, что Сандрин ошиблась? Что это не самоубийство? И не несчастный случай.
Я снова изучаю отметины на его лодыжках, пытаясь обдумать это. Если их не оставила обувь или этому не найдется какое-то другое безобидное объяснение… То что это значит?
Даже если предположить, что его связали, как кто-то мог вытащить его наружу? Алекс был под метр восемьдесят ростом и весил больше восьмидесяти килограммов, слишком тяжелый, даже для кого-то сильного, как Арк, чтобы поднять его без посторонней помощи. Но мысль о том, что двое могли сговориться и сделать это вместе, абсурдно даже допускать.
Но кто мог в одиночку обездвижить Алекса настолько, чтобы вытащить его наружу? Вырубить его? Нет, были бы признаки сотрясения. Я тщательно проверяла его голову и не нашла следов удара.
Потом я вспоминаю, как видела его в последний раз.
Чувствую себя дерьмово. Алекс, стоящий там, покачивался, как пьяный.
Он разве так много выпил? Несколько бокалов шампанского, пару бутылок пива. Я заметила, он стал меньше пить в последнее время, что можно понять, ведь он узнал, что станет отцом.
И тут я вспоминаю незапертую клинику три дня назад. Я проверяла запасы медикаментов, но просмотрела их только поверхностно.
Возможно ли…
Хватая ключи, я отпираю ближайший шкаф, где хранятся бензодиазепины, и пересчитываю коробки. Включаю компьютер и сверяю цифры с записанным количеством минус то, что я забрала себе в последние недели.
Я делаю то же самое с антигистаминными и всем, что, по моему мнению, может спровоцировать сонливость. Ничего вроде не пропало.
Вот и вся теория.
Я тяжело опускаюсь в офисное кресло. Несмотря на принятую дозу таблеток, я чувствую, как на меня опускается мрачная туча усталости. Это моя вина. Если Алекс покончил с собой, я должна была его остановить, должна была понять, как сильно ухудшилось его психическое состояние. Настоять на антидепрессантах или, по крайней мере, убедить его поговорить с одним из психологов АСН.
Но если это не самоубийство… мне нужно было послушать его. Сделать что-то раньше.
В любом случае, я подвела его.
Глава 22. 2 июля, 2021 года
– Кто придумал устроить церемонию здесь?
Арне топает ногами, пока мы стоим, дрожа в холодной кладовой в «Бета», опустошенной для похорон. Мы глядим на самодельный гроб, который сколотили Арк и Дрю из ящичных поддонов, и на венок из красивых вязаных цветов Сони, пристроенный сверху. Единственная декорация в этой удручающей обстановке.
– Сандрин беспокоится об, эм, разложении, если мы вынесем его наружу, – шепчу я. – Он должен оставаться в минусовых температурах до тех пор, когда мы сможем его вывезти.
Арне сжимает губы, но не отвечает. Через мгновение начальница станции откашливается и начинает читать некролог с распечатанной бумажки. Он объемный, хотя и скучный, восхваляющий Алекса за его работу и самоотверженность, преданность станции, АСН, проекту.
– Его семья рассказала мне, что он всегда интересовался Антарктикой, даже в детстве, – говорит она. – Он рос, читая о Скотте, Амундсене и Шеклтоне, всех великих исследователях. Целью его жизни было приехать сюда и пережить все самому.
Господи, думаю я, вспоминая Алекса в последние месяцы. Эта мечта обернулась против него.
– По словам писателя Томаса Пинчона, – продолжает Сандрин, – у всех есть своя Антарктика. На том или ином уровне, все мы приезжаем сюда за ответами. Не просто ради науки, климата, но чтобы открыть то, что скрывается в нас и в других.
Арне смотрит на меня, вскинув бровь, и я подавляю безумное желание захихикать от неожиданного философствования Сандрин. Или, может, это просто усталость – большинство из нас стали спать еще меньше за неделю до того, как обнаружили тело Алекса на льду.
– Он был хорошим человеком. – Сандрин многозначительно смотрит на Каро. – И стал бы замечательным отцом. Я надеюсь, что те, кто любит его, утешатся этим, мыслью о том, что часть Алекса всегда будет жить здесь и что он погиб в месте, так много значившем для него.
Начальница станции опускает бумажку и глубоко вдыхает.
– Хочешь что-то сказать? – спрашивает она у Каро.
Та качает головой, смахивая слезы салфеткой.
Спасибо, Господи, облегченно думаю я. Холод уже проникает сквозь ботинки и куртку, прокрадывается в конечности. Непрошеное напоминание о том, как умер Алекс.
После двух неловких минут тишины у гроба, мы бредем обратно в столовую к шведскому столу, накрытому Радживом для поминок. Никакого алкоголя, замечаю я. Ну и хорошо. Зачем добавлять интоксикацию к крепкой микстуре из сплетен и интриг, которая пропитала базу после смерти Алекса?
Я замечаю Дрю, Роба и Люка, столпившихся в углу, и Тома, топчущегося неподалеку, он выглядит слегка растерянно – я мысленно делаю заметку поговорить с ним в скором времени. Дрю выглядит особенно уставшим, отмечаю я. Все эти перипетии явно взяли свое: вносить тело, сколачивать гроб, очищать кладовую для похорон – он работал усерднее остальных.
Только Люк выглядит как обычно, расслабленно, как будто его почти не беспокоит серьезность события. Хотя он немного поубавил надменную ухмылку на пару тонов. И даже расчесался.
– Вот. – Арне появляется возле меня, передавая тарелку с едой. – Ешь, пока не упала в обморок.
Я послушно беру ее. Начинаю с самосы
[21].
– Ну, как ты? – спрашивает он. – Я хотел поговорить, но ты всегда занята. Или я занят.
– Просто занималась всем этим. – С необходимостью писать обширные отчеты медицинской команде АСН, заботиться о Каро, не говоря уже о том, чтобы справляться с собственными шоком, печалью и нависающим чувством, что я подвела Алекса, я едва ли перемолвилась словом с остальными после происшествия. – Я не очень общительная в последнее время. Прости.
– Не нужно извиняться, – бормочет Арне, быстро оглядываясь и проверяя, что нас не слышат. – Две смерти. Остаток праздников отменен. Народ начинает верить, что станция проклята.
– Проклята? Я думала, мы все здесь ученые-рационалисты.
– Не все, – морщится он. – Кроме того, с каких пор это исключает суеверность?
Я раздумываю над этим. Арк стал особенно мрачным, постоянно бормочет себе под нос что-то на русском. Раджив и Элис выглядят очень потрясенными последними событиями, оба более тихие, чем обычно. Только Соня сохраняет стойкое самообладание, отказываясь участвовать в сплетнях или строить предположения.
– У тебя есть какие-то теории? – Арне разглядывает меня так, что я чувствую себя до странного незащищенной. – Насчет Алекса?
