Сколько у меня времени? Я понятия не имею, кто связался с Сандрин или почему, но это явно достаточно срочно, чтобы требовать ее незамедлительного внимания. Надеюсь, это займет у нее некоторое время.
Я быстро формулирую план, торопясь к шкафчикам в «Бета». Нахожу девятый и открываю его. Оставив дверцу немного приоткрытой, я спешу обратно в офис Сандрин и негромко стучу.
Тишина.
Я вхожу, и возвращаю ключ в шкаф, сердце колотится от мысли, что она может войти и поймать меня с поличным.
Вернувшись в клинику, я запираю дверь и прислоняюсь к ней, пытаясь взять под контроль учащенное дыхание.
Дерьмо. Что я только что сделала?
Никогда за всю свою жизнь я не нарушала закон, если не считать выписывания себе всех тех рецептов после аварии.
И не то чтобы меня не могут поймать. Если кто-то заметит тот открытый шкафчик, они доложат об этом Сандрин, и она моментально догадается, что это была я. Я поглядываю на браслет у меня на запястье, думая о схеме передвижений Алекса по станции, которую мне показал Роб; то же самое можно с легкостью проделать со мной.
Как я смогу оправдаться?
Я даже не уверена, как объяснить это себе. Это был чистый импульс – я увидела возможность и воспользовалась ею.
Неожиданно меня поглощает парализующая атака тревоги. Какого черта я делаю в этом месте? Колени подгибаются, и я сползаю на пол.
Мир кружится. Деревья, дорога и промокшая земля. Хаос, сменившийся тишиной.
Я зажмуриваю глаза, заставляя все это отступить. Мне нужно взять себя в руки.
Тогда, как и сейчас, что сделано, то сделано.
Нет пути назад.
Глава 27. 6 июля, 2021 года
Я жду до трех утра, прежде чем покинуть комнату. Не то чтобы это что-то гарантировало. В эти дни можно встретить кого угодно посреди ночи, учитывая, что половина команды ведет странное, ночное существование.
Мне придется рискнуть; если я столкнусь с кем-то, по крайней мере, им не покажется странным, что я не сплю.
Достав крохотный фонарик из ящика тумбочки, я выпиваю достаточно таблеток, чтобы успокоить нервы, но остаться начеку, затем выхожу к «Бета», пробираясь по кроличьему лабиринту коридоров, ведущему к складу снаряжения. Рука автоматически тянется к выключателю, но я передумываю – зачем рисковать, ведь кто-нибудь может увидеть полоску света из-под двери?
Вместо этого я использую фонарик, освещая путь до шкафчика с вещами Жан-Люка. К моему облегчению, он все еще открыт.
Пока все хорошо.
Светя внутрь, я вижу несколько больших черных пластиковых пакетов, сваленных на дне. Я снова думаю, почему эти вещи не вернули после смерти Жан-Люка. Какая причина могла заставить Сандрин придержать их?
Та же, что сподвигла ее оставить то письмо, предполагаю я.
Я открываю ближайший пакет и вглядываюсь в содержимое, вещи внутри издают слабый аромат дорогого лосьона после бритья. Дискомфорт растет. Вторжение в личное пространство мертвого человека кажется неправильным. Видит Бог, Жан-Люк, подвешенный вниз головой во льдах, итак принял смерть без достоинства, и теперь вот она я, сующая нос в его вещи. Должна ли я это делать?
Я останавливаюсь, представляя лицо доктора в тех видео. Его напряженное, тревожное беспокойство за безопасность остальных.
Что бы Жан-Люк хотел от меня?
Именно этого, решаю я, заставляя себя продолжать. Проверяю содержимое другого пакета. Еще вещи, и две книги, обе на французском, один роман и тонкий томик поэзии. Расческа и разные туалетные принадлежности, но ни следа блокнота или чего-либо, что Жан-Люк мог использовать как дневник.
Я вглядываюсь в верхнюю полку. Нахожу путаницу личных вещей, включая несколько нетронутых упаковок мятных леденцов и ассортимент ручек. Замечаю рамку для фотографий и снимаю с полки, светя на нее фонариком. Фото доктора и симпатичной женщины с ореолом каштановых волос, его женой, по моим предположениям, в окружении двух маленьких мальчиков, улыбающихся камере. Судя по темным волосам и отсутствию морщин у Жан-Люка, этот снимок сделан некоторое время назад, но все равно он вызывает у меня тоскливую боль. Я думаю об этой семье во Франции, об овдовевшей женщине, о его лишившихся отца сыновьях. Наверное, все еще в неутихающих терзаниях скорби.
Я помню собственную боль от потери отца. То чувство, что ты как будто остался без управления, дрейфуешь. До его смерти я не ценила, как сильно он мне нужен – моя защита против несчастий. Стабильное присутствие в моей жизни.
Вид этих мальчиков освежает мою решимость. Что я делаю, может, и неправильно, но это не так неправильно, как не делать вообще ничего – что бы ни думала Сандрин. Если теория Алекса верна, если смерть Жан-Люка не была случайной, то я должна узнать правду ради его семьи.
Возвращая фотографию на полку, я обвожу все лучом фонарика в последний раз, убеждаясь, что ничего не пропустила. Ни ноутбука, ни блокнота.
Я закрываю дверцу шкафчика, молясь, чтобы никто не обнаружил, что она не заперта, прежде чем я смогу вновь добыть ключи и запереть его. Потом выхожу из кладовой, прокрадываясь назад к спальням.
Мгновение спустя я поворачиваю за угол и врезаюсь в мужчину. Я испуганно взвизгиваю, отпрыгивая назад.
Том смотрит на меня в свете приглушенных ламп, освещающих базу по ночам. Или же, скорее, он смотрит немного вбок от меня, отказываясь встречаться со мной взглядом, из-за чего кажется скрытным и дерганым.
– Извини, – бормочет он.
– Ты в порядке?
– Я шел в столовую. За травяным чаем. – Он наконец-то смотрит мне в глаза. – А ты куда идешь?
Жар поднимается по щекам.
– В ванной закончилось мыло, – импровизирую я. – Я ходила взять еще из запасов.
– И что случилось? – Том выглядит растерянным.
– Извини?
– Мыло, – он указывает на мои пустые руки. – Ты его не принесла.
Я таращусь на него в ответ, в мыслях пусто.
– Я вспомнила, что у меня есть еще в комнате.
– Ладно. – Не говоря больше ничего, Том направляется к столовой.
Я стою, чувствую себя тупой и напуганной, воображая реакцию Бена, если бы он был здесь. Представляю, как он закатывал глаза каждый раз, когда я делала что-то глупое или вообще что-то, с чем он был не согласен.
Глупая Кейт.
Я жду, чтобы убедиться, что Том не вернется, а затем спешу к спальням. Минуя мою комнату, я проскальзываю к Алексу, тихо закрывая за собой дверь, и включаю фонарик вместо ламп над головой. Я стою с колотящимся, несмотря на «Валиум», сердцем.
Чего я так боюсь? Не просто того, что Том или кто-то другой поймает меня на горячем.
