Ева слегка коснулась его руки и прошла внутрь. А он направился к бару, сел, заказал кофе. Немного подумал.
– И водки. Охлажденной.
Бармен кивнул. Подал с веткой смородины на запотевшем штофе. Зорн смородину отложил, выпил залпом. Посмотрел в зеркале бара на Еву. Ева сидела очень ровно, с руками, сложенными на столе. А под столом на коленях у нее лежал портфель с книгой.
Даже Зорн не заметил, как она передала посылку: просто в какое-то выверенное мгновение портфель переместился с колен одной женщины на колени другой. Со стороны они выглядели как подружки, встретившиеся поболтать, осталось только селфи сделать. Японка вышла из-за стола и отправилась куда-то с портфелем, а длинный предмет в чехле остался стоять у кресла. Через несколько минут она вернулась, снова села, но теперь, похоже, началась транзакция: она быстро вбивала что-то на экране телефона, сосканировала радужку глаза и показала Еве экран, та проверила свой телефон и утвердительно кивнула.
Японка встала, наклонилась, чтобы поцеловать Еву в щеку, закинула за плечи предмет в чехле (Зорн мог поспорить, что это был меч), и, взяв портфель под мышку, направилась к выходу из ресторана.
Через долгие десять минут, которые он продолжал сидеть за баром, слушая болтовню бармена, подошла Ева. Он почувствовал ее присутствие за секунду до того, как она тронула его за плечо.
– Давай останемся здесь на ночь. Меня уже тошнит от поездов.
– Что думаешь делать дальше?
– Мне хорошо бы где-то спрятаться на месяц-другой. В какой-нибудь маленькой стране, в Непале, например.
Они помолчали. Зорн крутил в руках пустой штоф из-под водки и думал о том, что не может ее отпустить.
– Как думаешь, может быть, это любовь? – вдруг спросил он.
– Любовь? – пожала плечами: – Мы ведь и так очень хороши. Без будущего, без прошлого. Эмоции – роскошь в нашем мире, и нам они не по карману. И ты знаешь, что бывает с такими, как мы, когда мы начинаем говорить о любви. Мы совершаем ошибки. И, в отличие от других, ошибки мы можем сделать только один раз.
Зорн знал. Они стояли на ресепшене, чтобы снять номер. Здесь была очередь. Зорн смотрел на Еву и видел, что она нервничает: кусает губы, хочет скорее уйти из-под яркого света. Он взял ее за руку. Наконец портье обратился к ним, вписал номера айди и кивнул деловито.
– Ключи от комнаты, у вас есть багаж?
– Нет, – покачала головой Ева.
– Вам туда, – и он указал в сторону лифта.
Они почти бежали по пустому гостиничному коридору, касаясь друг друга, как подростки, и отдергивая руки на мгновение, чтобы в следующую секунду снова дотронуться.
– Здесь, – хрипло сказал Зорн.
Ева прислонилась к стене возле двери. Зорн начал целовать ее, открыл дверь. Замок щелкнул, и они, не разнимая губ, провалились внутрь номера, как под землю.
Когда они снова заговорили, была глубокая ночь, и полная луна стояла высоко в небе.
Ева выскользнула из постели, накинула гостиничный халат, прошла босиком через всю комнату к большому окну. Она села на подоконник, притянув колени к груди, обхватила их. Стала смотреть сверху на город. Лунный свет окружил ее всю холодным потусторонним сиянием.
– Думаешь, как быстро они найдут нас? – спросила она спокойно.
Зорн подошел, обнял ее за плечи.
– Несколько дней у нас есть. А потом мы что-нибудь придумаем.
Часть 3. Гонка дирижаблей
You looked so good, I did not care what side you were fighting for
[10] | Ты была так хороша, что мне было все равно, на чьей ты стороне
Без меча Амико не путешествовала. Меч был самурайский, старый, возможно, даже древний, но ухоженный и скорее напоминал антиквариат, к которому молодая восточная женщина испытывала привязанность. По крайней мере, так она сдавала его в багаж в аэропортах мира, с трудом удерживая в неловко вытянутых руках, с лицом, исполненным легкой грусти. К мечу прилагалось разрешение: свиток с печатями и перевод на английский с апостилем.
Детства своего Амико особо не помнила. В монастыре, где она выросла, настоятелем был ее отец. Наверное, условия, в которых она и ее братья воспитывались, кто-то назвал бы суровыми, но Амико никогда об этом не думала. Она получила меч от отца на свой четырнадцатый день рождения и с тех пор с мечом не расставалась.
Сейчас она покидала свою квартиру в нью-йоркском небоскребе, чтобы вылететь в Тарот. Хотя квартирой это было сложно назвать: в высшей степени технически навороченный лофт. Серверная точка в гостиной разворачивала за считанные минуты десять экранов подряд и подключалась к базам спецслужб и полиции, также здесь были бассейн на двадцать метров, огромная кровать с балдахином, застланная черным шелком, и чудесный вид на Центральный парк из окна во всю стену. Амико временами плавала так долго, что ей начинало казаться, что она дышит под водой.
Ее братья подались в якудзы и как один сложили головы в междоусобицах кланов. Отец в последние годы был так стар, что поминутно забывал ее имя. И она перестала ездить в монастырь. Прошлое чудесным образом растаяло и перестало ее обременять. Она была настолько одинока, насколько можно было мечтать. А в остальном больше всего в жизни ценила комфорт, деньги, быструю расплату и старалась избегать болтливых людей. Ее теперешний босс платил очень хорошо, но поговорить любил. Наверное, это было единственное, чего Амико в нем не выносила. Но ведь идеальных людей не существует. А платит хорошо.
Амико мало помнила мать. Помнила, та часто задумывалась, как устроено то или это, что мир плох, а люди несчастливы. Потом так задумалась, что год и пять месяцев не улыбалась. И умерла от депрессии или таблеток, Амико было уже все равно.
Еще она помнила, как мать однажды прочитала ей сказку. Это была старая легенда о маленьком герое, который должен был пробраться в стан врага. И он погиб, конечно. Но мать Амико сочинила счастливый финал: герой вернулся домой, покрытый славой, и жил долго и счастливо. Амико ни секунды не сомневалась, что история закончилась именно так, и подралась со своими братьями, которые рассказали ей правду. Потом со своими сверстниками в монастыре. Ее наказали, и ей пришлось в наказание прочитать сказку самой. И она потратила несколько часов, чтобы изорвать книгу в мельчайшие клочки. Для нее легенда про маленького героя навсегда закончилась счастливым концом. Даже когда счастливый конец невозможен.
На шее у Амико, кроме круглого медальона с черными и белыми жемчужинами, выложенными в форме инь и ян, было несколько веревочек из монастырей Киото. Амико молилась Лисице в синтоистских храмах и делала подношения статуям Будд. Медальон достался в наследство от бабки, и все вместе внушало ей непоколебимую уверенность в собственной физической неуязвимости. А что еще нужно воину, чтобы хорошо делать свою работу? Оружие и оберег. Кроме, конечно, молниеносности и хорошей физической формы. По утрам она имела привычку пробежаться по крышам небоскребов.
