– Что за фонтан? – Обронила Амико.
– Это аллегории добродетелей, LVMH. Моя мать с детства видит знамения и ставит алтари на местах своих видений. Вода – зеркало. Важно, кто присоединяется к статуям и отражается в фонтане. Смысл в том, что каждый видит те слова, что в нем уже есть. Приехали.
Гай остановил лимузин сразу за фонтаном, прямо у центрального входа в поместье. Он обошел машину и открыл дверцу, когда она подала ему руку, манжет рукава завернулся и обнажил запястье, по которому шла татуировка в виде колец-браслетов, одно над другим.
– Никогда не встречал такой татуировки – сказал он, скользнув большим пальцем по тыльной стороне ее запястья, где бежали голубоватые венки.
Амико высвободила руку и, спустив рукав, скрыла странный узор.
* * *
Долорес была в большом зале для торжеств. На руках она держала мопса, копию того, которого вчера ночью видела Амико. Вокруг столпились прислуга, экономка, ее секретарь Базиль. Когда Гай и Амико подошли, Долорес кивнула им и договорила фразу: «запомните, две белые орхидеи на столе справа от карточки гостя, четырнадцать ваз с букетами сиреневых роз, белых орхидей и фрезий по линии окна, над столом шары из роз и орхидей с шагом два метра, проследить, чтобы в шары добавили спускающиеся ветви». Мопс залаял, и Долорес спустила его с рук. Официанты бросились суетливо раскладывать приборы, у одного нож с грохотом упал на пол. Долорес поморщилась и воззрилась на Гая.
– И где ты запропастился? Я тебя ждала два часа назад. Иди, подсоби брату – он там надрывается на стартовой площадке, следит за рабочими, эти бездельники в любой момент повредят что-нибудь!
– Мама, это госпожа Амико Фуджихара из Нью-Йорка.
– Из Нью-Йорка? – Долорес мельком глянула на японку. Потом перевела взгляд на Гая. – Гай, что это на тебе? Что это за штаны?
Гай пожал плечами.
– Мы можем не обсуждать мой внешний вид? Мне тридцать лет!
– Поговорим позже. Предложи гостье комнату на втором этаже, справа от Голубой гостиной.
В эту минуту вошел дирижер, а за ним потянулся оркестр, и Долорес, махнув рукой, отвернулась.
– Ну что ж, пока все прошло отлично и ей не до нас, – сказал Гай. – Пойдемте, покажу вам вашу комнату.
Если бы у Амико было воображение, дом определенно поразил бы ее. Они шли по коридору, а Гай быстро пояснял:
– Дом спроектирован известным венским архитектором по специальному заказу клана Розеншталей более ста лет назад. Это дом-календарь: в нем 365 комнат согласно числу дней в году, 52 лестницы по числу недель, 12 входов, как и месяцев, и 7 внутренних двориков, как дней недели.
– А где хранится книга? – спросила Амико.
– Долорес хранит книгу в своем кабинете. Это на самом верху, в северной башне, рядом с библиотекой. Когда Долорес там нет, кабинет всегда закрыт, а электронный замок настроен на отпечаток ее пальца. Это единственный такой замок на весь Тарот, и вскрыть эти двери задача почти невыполнимая. Но в башне над кабинетом стеклянная крыша с витражами и окном. Когда начнется прием, почти исключено, чтобы она собралась подняться в кабинет: слишком многим ей нужно будет уделить внимание. План в том, чтобы залезть через крышу. Есть еще кое-что. Книга содержит множество удобных в быту, – Гай скривился, – заклинаний, но, по россказням Долорес, использовать их может только человек, чья кровь из рода ведьм, ясновидцев, святых, алхимиков. Книга здесь находится под арестом, то есть предполагается, что ее действия уже нанесли вред в прошлом, и ее присутствие в мире опасно. Поэтому книга скрыта, и вот с этим я пока не разобрался, у меня есть одна идея, но ее надо перепроверить.
– Скрыта? – переспросила Амико.
– Да. Полагаю, это шифр, без которого на внешнем уровне ее просто нельзя увидеть. Ну, пока не подберешь ключ.
– А вот и непредвиденные обстоятельства, – сказала Амико.
– Он не сказал вам?
– Это в его духе, – кивнула она, о чем-то сосредоточенно размышляя. – А этот ваш брат? Тамерлан?
Гай невесело усмехнулся.
– Ну, он такая счастливая версия меня. Все сделал идеально в этой жизни, от него нужно держаться подальше.
Амико внимательно посмотрела на Гая, как будто увидев его впервые. На лбу, там, где мистики искали третий глаз, у нее по тогдашней нью-йоркской моде, была татуировка в виде тибетского «ОМ».
Они подошли к массивной дубовой двери с табличкой на латыни.
– Каждая комната в доме имеет название, – пояснил Гай. – Здесь есть животные, боги, полубоги и демоны. Эта посвящена римской богине Венере, она же суккуб, богиня-перевертыш.
Амико поправила меч за плечами и уверенно взялась за ручку двери.
– Отлично. Увидимся за ужином?
– Да, могу зайти за вами чуть раньше, чтобы вы не…
Он не успел договорить.
– Спасибо, – сказала Амико и исчезла за дверью.
* * *
Гай с досадой вспомнил о поручении матери, но прежде чем искать Тамерлана, заглянул в северную гостиную. Там никого не было, и он щедро плеснул в стакан китайского виски. Выпил стоя, в три больших глотка, потер глаза, с усилием распрямил плечи, проверил пистолет в кармане и зашагал к выходу. В дверях остановился, подумал секунду, развернулся и пошел назад к бару. Достал из внутреннего кармана фляжку, изрядно перелил в нее из бутылки и, пробормотав под нос: «Теперь лучше», – вышел из комнаты.
Оставив за спиной поместье, он вступил в старый парк, запустевший местами до темного леса. Сквозь кроны деревьев сюда даже днем с трудом пробивалось солнце. Через парк до стартовой площадки было не больше получаса ходьбы. Все еще было утро, трава блестела от росы, под кустами таяли лохмотья тумана. Гай вдыхал сырой воздух полной грудью и шел по знакомой тропе, стараясь ни о чем не думать и даже что-то напевая себе под нос.
Он свернул налево от дорожки и попал под своды розовой арки, сплетенной из ветвей. Здесь всюду были цветы: распускающиеся, отцветающие, в полном цвету. Гай притянул один цветок к лицу, наслаждаясь его шелковой свежестью. Он сентиментально любил розы и, было время, частенько носил собранные здесь букетики на кладбище – Мире.
Гай вышел из галереи. Дальше начинался лабиринт. Он поколебался секунду и вошел в темноту можжевельника. Пару минут он уверенно шел вглубь. На очередном повороте попал на маленькую полянку, окруженную высокой плотной стеной из деревьев, остановился и сел на траву. Поднял лицо и долго смотрел в квадрат неба над кромкой можжевельника. Потом открыл фляжку, с наслаждением отпил из нее, вытащил пистолет и положил его рядом на траву. У корней в полумраке мелькнул кролик.
– Беги, спасайся, – пробормотал Гай.
Вдруг со стороны тропы послышались голоса. Гай замер, прислушался: Долорес. Это печально, потому что теперь она придет на площадку раньше него и потом будет говорить этим своим голосом что-то вроде: «Разумеется, Гай, ничего нового. Разве я могу хоть в чем-то на тебя положиться. Блудный сын – ранняя могила матери…» Он уже было хотел выйти из лабиринта, выбирая из двух зол меньшее: сдаться в руки матери сейчас и идти с ней двадцать минут, под острыми стрелами ядовитых комментариев, или встретить ее на площадке потом. Но тут все изменилось. Он услышал голос Базиля:
