– Вы уже видели иностранку, мадам?
– Под наблюдением.
– Она может быть потенциальной проблемой.
– С такими, как она, все проблемы решаются деньгами.
– А в прошлый раз не получилось.
– Прекрати истерику, старик.
Долорес явно была не в духе.
– Ваш сын не дурак, мадам. Он может догадаться.
– Да, он неудачник, но не дурак, нет… Но с чего он будет искать? Да и что искать, дело прошлое. А ты от старости, Базиль, совсем из ума выжил. Если так дальше пойдет, я тебя отправлю на пенсию.
Голоса удалялись, а Гай все не мог пошевелиться. «В прошлый раз», – они сказали. В какой прошлый раз? Пять лет назад умерла Мира…
Однажды он уже сидел тут, так же, замерев от ужаса, не веря тому, что́ слышит. Ему было всего восемь, он, по обыкновению, скрывался в лабиринте, когда услышал голос матери и его святейшества. Папа гостил в поместье уже неделю, часто запираясь с матерью в ее кабинете, что-то без конца обсуждая. Гай был рад, что его оставили в покое: он редко проводил время так, как ему заблагорассудится. Но в тот день они шли мимо лабиринта и говорили о нем. Точнее, о нем и о его брате.
– Сестра Долорес, вы должны пообещать, что они никогда не покинут Тарот. Наша миссия слишком важна, чтобы подвергать ее опасности. Вы готовы поручиться за своих сыновей?
– Да, – не раздумывая, ответила она.
Много позже Гай узнал, к чему был этот разговор, а тогда он запомнил только, как легко она сказала это «да».
И вот он снова сидит под можжевельником и напряженно думает. Его мозг, как хирург-неудачник, с каждым новым движением причиняет все больше разрушений. И он снова так неприятно трезв. Утренний туман бездумья унесло далеко, обнажился голый ландшафт, где мысль никак не может найти пристанище, остановиться и дать покой бедному путнику. А только бьется и бьется о каменистые пороги пустыни, как океанская волна, вместо умиротворения приносящая только ужас вселенского одиночества.
Гай говорил сам с собой: «Обожди-ка, обожди, нужно все обдумать… Но не сейчас – пока не время. Сперва книга». Он допил содержимое фляжки и не с первого раза попал ею в карман. Положил пистолет в другой карман и, почувствовав относительное равновесие, нетвердой походкой вышел из лабиринта на тропу. Он направлялся через парк к дирижаблям, которые уже виднелись издалека, над верхушками деревьев, покачиваясь в безветренном воздухе.
Ему повезло: матери не было на площадке. Рабочие сновали туда-сюда, закрепляя тросами воздушные суда, нанося на трибуны баллончиками по трафарету гербы таротской знати, ставили по периметру большие флажки с логотипами спонсоров и подтаскивали все новые дирижабли к линии старта. Поодаль уже были разбиты банкетные шатры, внутри которых расставляли столы, несли еще и еще гирлянды цветов, шелковые ширмы, клетки с тропическими птицами, натирали хрустальные люстры, столовое серебро, посуду…
Его брат, Тамерлан, полулежал в шезлонге на краю лужайки, в охотничьем костюме: в пиджаке с темно-красными бархатными отворотами, брюках цвета хаки и сапогах для верховой езды. Он пил лимонад, потягивая его через стеклянную трубочку. Рядом валялись ружье и мертвый кролик с раздробленной вдребезги головой.
– Бушь гоняться? – чуть насмешливо осведомился он у Гая, поднося трубочку ко рту.
– Возможно, – ответил сквозь зубы Гай, испытывая тошноту от вида кролика.
– Долорес тебя сюда прислала? – Гай кивнул.
– Говорят, ты приехал с бабой. – продолжил Тамерлан.
– Антрополог из Нью-Йорка, изучает регионы, законсервированные после Заката.
– Антрополог? Не смеши меня. Кто ее финансирует?
– Кому нужен наш проклятый Тарот? – Гай улегся рядом в шезлонг.
– Гай, – дружелюбно начал Тамерлан – к счастью, не все таротцы такие, как ты. У нас есть бомба. Мы – один из тридцати мировых мегаполисов.
– Да-да, – пробормотал Гай, – избавь меня от твоего имперского бреда.
– Наши вековые корни восходят к Третьему Риму… ты не уважаешь память предков.
Что Тамерлан говорил дальше, Гай не слышал, потому что почти мгновенно уснул. Но вряд ли что-то особенно новое. Тамерлан любил две темы: как надо надрать, наконец, им всем задницу, и Тарот объединит вокруг себя народы Сибири.
* * *
Гай проснулся, когда день клонился к закату. Тамерлана и кролика рядом уже не было, на траве остались свернувшаяся кровь и кроличьи мозги. Второй раз за день Гай почувствовал, что сейчас его вырвет, он отвернулся, судорожно сглотнув.
Рабочие заканчивали с последним дирижаблем. Торжественный ужин по случаю открытия гонок начинался в девять, и Гай заторопился, вспомнив, что должен зайти за Амико.
В дверях он столкнулся с первыми гостями. Это были балканский дипломат с женой. Прислуга с трудом вытаскивала их чемоданы Луи Виттон из багажника такси. Его звали Пьер, а ее, кажется, Арлин, или даже Аннушка, на таротский манер. Однажды пьяным на каком-то приеме он попробовал с ними поговорить о современной лингвистике. Это было примерно как пообщаться с холодильником, даже если ты можешь открыть и закрыть дверцу, это совсем не значит… Гай поклонился им и поспешил внутрь. Навстречу ему энергично шла Долорес. Она уже оделась к ужину: на ней был серый брючный костюм и белая шелковая блузка.
– Ужин в девять. Надеюсь, ты не забудешь переодеться. Говорят, японцы – пунктуальная нация, но, с другой стороны, скажи мне, кто твой друг… – кивнула она ему на ходу и, увидев, как он скривился, пожала плечами: – Это же шутка, вечно ты обижаешься.
Дорога в гостевое крыло шла через гостиную, и Гай, фляжка которого давно опустела, заглянул в бар. Взял графин в руку и тут же услышал:
– Гай, братишка, пока ты спал, я познакомился с твоей новой подружкой. – В углу в темноте сидел Тамерлан со стаканом содовой.
– А не пошел бы ты, Тамерлан, – Гай перестал скрываться, налил виски и изрядно отхлебнув, развязно облокотился о консоль. Тамерлан продолжал улыбаться:
– Всегда хотел с японкой этим заняться, но как-то никогда не встретилась по-настоящему горячая штучка.
Гай скрипнул зубами, залпом допил виски и, с силой поставив пустой стакан на стол, вышел.
Пока он шел по коридору немного остыл, в конце концов, может, и хорошо, что вспылил. Будет лучше, если сочтут, что между ними роман. Лучше любой другой легенды. Но почему же он так разозлился?
У себя Гай принял душ, откупорил бутылку шампанского и, с бокалом в руке, стал выбирать наряд для вечера. Он одобрил приталенную белую сорочку с высоким воротом, к ней выбрал жемчужно-серый шелковый платок, запонки с темно-лиловыми аметистами (камни были с неровными краями, как горный ландшафт), удлиненный пиджак, чуть свободные черные рейтузы с фиолетово-желтыми лампасами и черные сапоги чуть ниже колен. В завершение выбрал ствол на вечер. Винтажный кольт из коллекции графа Шереметьева, внешне лаконичный, но с кучей секретиков внутри.
