– У нас не было выбора, было б хуже, если бы я отказалась.
– До первой смены блюд говорят только с тем, кто сидит по правую руку. То есть целых двадцать минут тебе придется отвечать на ее вопросы.
– Думаю, ей уже сообщили по официальным каналам: я – антрополог, член Американской антропологической ассоциации, занимаюсь послезакатными депривациями в традиционных обществах. Все будет хорошо. И прекрати дергаться: это становится заметно. Я – специалист по останкам, и что-то говорит мне, что это – ее любимый предмет.
Наконец все гости собрались в зале для торжеств. Перед тем, как дать сигнал к рассадке, Долорес с бокалом в руке прошла в центр. Шум мгновенно стих.
– Друзья, мы все собрались сегодня здесь, чтобы, прежде всего, почтить память первых Хранителей, – начала Долорес.
– Хранителей? – спросила тихо Амико.
– Ну, есть такая легенда, – неохотно начал Гай. – Девять семей Тарота получили от Ватикана на хранение религиозные реликвии. В Ватикане, разумеется, заранее знали про Закат и самые опасные вещички попрятали еще до начала конца: развезли подальше, где, по их мнению, вера почище.
Амико внимательно посмотрела на Гая:
– А ты не думаешь, что книга может быть такой… реликвией?
Гай отрицательно помотал головой:
– По мне так это послезакатная легенда. Она нужна, чтобы сохранять политический статус нашей семьи. Человечество живет мифами и легендами, Долорес это хорошо понимает и дает людям то, что они хотят.
Долорес между тем продолжала:
– На каждого из нас у Господа есть свой план, и наш долг – соответствовать этому плану.
Гай закатил глаза, все зааплодировали.
– Прошу садиться.
Гости неспешно рассаживались. Гай нашел свое место рядом с женой Тамерлана, а Амико, хладнокровно кивнув ему, села по правую руку от Долорес, чем, разумеется, вызвала среди таротской знати волну шепотка.
Гай пытался вспомнить, как зовут золовку, но никак не мог, пока не догадался посмотреть на карточку рассадки: Лора.
– Лора, а где Тамерлан?
Лора только поджала губы и промолчала.
Тогда Гай, который, с одной стороны, прекрасно понимал, что нарушает этикет, поддерживая беседу не с тем соседом, а с другой – испытывал удовольствие от того, что бесил Лору, продолжил:
– Опаздывает? Наверное, отмывает руки от свежей крови? Кто на этот раз? Кролик? Белочка? Человечек?
Лора недовольно нахмурилась, но все же сказала:
– Тамерлан – в Сити. Что-то нужно докупить. Для гонок.
Гай помрачнел еще больше: «Вервольф», дирижабль Тамерлана, и так был битком набит всякими гаджетами. Что он там опять придумал?
– Ты тоже? После смерти Миры не помню, чтобы ты участвовал.
Потом, нацепив лист салата на вилку, небрежно обронила:
– Плохой способ произвести впечатление на твою подружку, выиграет ведь Тамерлан.
Гая выводила из себя ее медлительная немногословность, такое впечатление, что она отвешивала слова за деньги и все время боялась продешевить. За полгода со дня свадьбы на его памяти они говорили, может, раз в пятый.
– Спасибо, Лора. Амико не моя подружка, женщины в черном – не в моем вкусе, а вот твой муж, похоже ценит восточный колорит.
Бледная, прозрачная кожа Лоры пошла красноватыми пятнами.
– Ты знаешь, что наш брак – не романтическая история, это политика и бизнес.
– Так и ревность – не то, что ты испытываешь, ведь так? Я бы сказал, уязвленное самолюбие, помноженное на ненависть. Осторожней, это смертельный яд. Zorn lasst den Mund schwellen und verbittert das Gemüt, er beunruhigt den Geist und schwarzt das Blut
[18], – процитировал он насмешливо.
– Очень смешно, – прошипела Лора.
Где пролегала эта тонкая грань между союзником и противником? Гай не понимал до конца, насколько Лора ненавидит Тамерлана за измены, которые он не особенно и скрывал, за то пренебрежение, которое он ей выказывал, – без стеснения, на людях. Даже у мышки Лоры есть душа и даже преданность семье и долгу тут не помогут. Такая ненависть может копиться годами, незаметный процесс, на первый взгляд, но внутри человек уже стал черным, остается только немного подождать нужного момента и бросить спичку.
Лора остервенело резала в тарелке листья салата, и Гай подумал, что попытаться стоило. Краем глаза он следил за Амико, которая что-то говорила Долорес, и это беспокоило его не меньше, чем вопросы матери.
Началась перемена блюд. Когда внесли суп из сока помидоров с лепестками фиалок, Долорес переглянулась с Базилем. Гай опять начал думать про тот разговор. Да, Базиль что-то знал, как только он закончит с книгой, надо будет прижать старика.
На десерт подали персики с муравьями. Гай терпеть не мог этого постмодернизма в еде еще с Парижа, но Долорес считала, что так только можно произвести впечатление на искушенную публику, мы тут не лыком шиты, говаривала она. Притащился француз-повар. Немного заикаясь, на ломаном таротском он прочитал пятиминутную лекцию о том, что муравьев не нужно скидывать с персиков, попадая в рот, они вбрызгивают кислоту, и вместе с персиком едок получает новый, ни с чем не сравнимый вкусовой опыт. Повар мог говорить и десять минут, никто не испытывал желания начинать есть муравьев. Долорес показала пример: отрезала тонкий ломтик (с муравьем или без, отсюда Гаю было не видно) и, отправив его в рот, прожевала. Вздохнув, многие последовали ее примеру. Соседи Гая малодушно распугивали муравьев из тарелки, пытаясь незаметно дуть на персики. Гай отказался от десерта, в который раз нарушив этикет. На лицах соседей было написано унылое: «А так можно было?..»
Наконец Долорес поднялась со своего кресла – обед официально закончился:
– А сейчас я приглашаю всех в библиотеку – увидеть и даже прикоснуться к лотам завтрашнего благотворительного аукциона.
Толпа – нарядная, в облаке парфюмов – заполнила коридор, с трудом пробравшись сквозь гостей, Гай настиг Амико только в библиотеке. Долорес стояла перед стеклянной витриной, внутри которой был раскрашенный, покрытый лаком, но изрядно облезлый деревянный женский бюст. В груди у деревянной женщины было круглое отверстие, так, будто кто-то аккуратно вынул у нее сердце.
– Перед нами реликварий XIV века, – торжественно произнесла Долорес. – В нем много сотен лет в Ватикане хранилась капля крови Девы Марии…
Амико внимательно слушала, как будто не замечая Гая.
– О чем вы говорили? – спросил Гай через минуту, не выдержав ее молчания.
– Мы говорили о тебе.
– Обо мне? – он сперва решил, что ослышался.
– Она говорила, что ты незрелый, эгоистичный, эмоционально распущенный, влюбчивый, но это никогда не длится долго. Одна из твоих кратковременных пассий вообще умерла. Ну, с кем такое бывает? Слишком много пьешь, наркотики опять же. А хуже всего…
