– Отпустишь гнев – отпустишь жизнь, касатик. Отпустишь гнев – отпустишь жизнь. – И пошла прочь.
Снаружи просвистел свисток, и дирижабль сквозь открытый люк пошел вверх все быстрее и быстрее. Земля в окне сонно покачивалась и отдалялась, вскоре вокзал виднелся уже далеко внизу. На другой его стороне отчаливал еще один дирижабль, медленно разворачиваясь, в точности как подслеповатая рыба в толстых слоях воды.
Мэй захлопнула путеводитель и с досадой сказала:
– Как же найти хоть какое-то фото Гая или Тамерлана? Где хотя бы искать? – Вот он, смотри, старый Тарот! – перебила она сама себя и слегка толкнула Зорна локтем.
Дирижабль проплыл над городскими воротами, украшенными башней с часами. Часть кирпичной кладки у фундамента была разрушена, и сквозь нее пробивался кустарник. Шум машины спугнул стаю воронья, черные птицы кружились над башней и сверху казались хлопьями пепла, оседающими над кострищем.
Старый город, когда-то процветающий торговый центр на пути из Китая в Московию, ныне переживал упадок. Вид на старый город заворожил Зорна разноцветной мозаикой. Песочный, серый и красный кирпич перемежался зелеными и золотыми крышами, пестрел белыми, черными и потемневшей бронзы скульптурами, дома были украшены портиками, колоннами, мозаиками, рельефами. Здания как будто спорили, соревновались друг с другом – каких только стилей тут не было: хитро скроенные крыши с балконами, украшенные драконами, химерами, сочетали азиатчину и европейский модерн, строгий классицизм, витиеватое барокко. Цветные башенки с крутыми мелкими куполами, кованые арки, облепленные плющом, стеклянные крыши оранжерей – чего только не было тут! Ближе к площади стояли почти дворцы: с римскими мраморными колоннами, с кудрявыми львами, вепрями или медведями у входа. Другие были с восточными длинными верандами и львами, приземистыми, кругленькими, опирающимися лапой на шар.
– Где-то здесь и особняк Долорес. – Мэй показала Зорну картинку из путеводителя.
Они пролетали над центральной площадью.
– Площадь Макиавелли, – произнесла Мэй голосом, которым объявляют остановки: она следила за движением дирижабля по карте.
От центральной площади в девять сторон расходились аллеи, они вели прямо к воротам старой городской стены. Прямо перед ними вдали были ворота, похожие на триумфальную арку, покрытые барельефами снизу доверху.
– У каждого клана – свои ворота и герб, – сообщила Мэй. – По легенде, где-то должны быть десятые. Но где, никто не знает.
От белых мраморных ворот, которые в путеводителе Мэй значились «Московскими», по аллее сейчас ехал розовый винтажный лимузин.
На площади Макиавелли раскинулся рынок: торговцы расстелили прямо на плитке цветастые шали и выложили на них свой скарб. Несколько женщин в темных платках бродили, присматриваясь к вещам. Над парой особняков вился дымок.
В один из таких особняков быстро вбежал по ступенькам молодой человек в мешковатом черном костюме. Войдя, быстро осмотрелся:
– Господина смотрителя нет? – спросил он секретаршу, которая все ниже и ниже склонялась, задремывая, над раскрытым каталогом.
Она встрепенулась:
– Нет, нет, – покачала головой. – Завтра приходите.
– Я на минуту! – и он побежал вверх по лестнице.
– Барин! Тамерлан Эдуардович! – позвала она, по-стариковски медленно поднимаясь со стула.
– Господин Базиль просит не пускать никого в его отсутствие.
– Брось, Эльза! Ну что ты паникуешь без повода, – крикнул Гай (а это был он) с середины лестницы.
Эльзу он знал с детства. Она учила их с Тамерланом рисованию, год за годом становясь все незаметнее, утратив молодость, а с ней и все свои мечты.
Гай пробежал по коридору и вошел в архивный зал. Здесь ровными рядами стояли стеллажи с книгами и папками.
– Черт возьми, Базиль, где архив с бухгалтерским учетом?
Он слышал, как по лестнице поднимается Эльза. Миновал еще пару рядов, на литере «Б» увидел папки с номером года. Снял одну из прошитых книг: приход, расход – наконец-то, отсчитал месяц: это было лето, июль. Вытащил папку и в этот момент услышал:
– Тамерлан Эдуардович, давайте помогу.
– Спасибо, я все нашел. – Он спрятал книгу за спину.
Эльза стояла в проходе между стеллажами и подслеповато щурилась.
– Я возьму одну папку – вытащил из-за спины и показал ей.
– Нужно специальное разрешение за подписью господина Базиля, – растерялась архивариус.
– Послушай, Эльза, ты же знаешь, что у Тамерлана, то есть у меня – полный доступ, верно же?
– Верно, – кивнула она с сомнением, ощущая подвох.
– А полный доступ означает полный. То есть я могу брать все. Даже то, что нельзя другим. Понимаешь?
Она смотрела на него беспомощно, пытаясь понять, что должна сказать начальству начальства.
И тогда он потрепал ее по плечу и быстро пошел прочь.
We were smokers, we were friends
[31] | Мы были настоящими друзьями
После того дня, когда Миру нашли мертвой у нее в студии, Гай с матерью никогда не обсуждали случившееся.
Гай шел по площади, прижимая папку к груди, и безуспешно пытался запахнуть не по размеру большой пиджак. Его трясло от злости. Как это ни было смешно, но больше всего в подмене с Тамерланом он не мог вынести ужасный гардероб братца.
Однажды, когда им было всего по десять, Гай застукал брата в ванной перед зеркалом. Тамерлан улыбался разными способами сам себе в зеркале и делал селфи. Гай принялся хохотать, а Тамерлан разозлился, и они подрались. Мать наказала обоих, но Гай считал, что молчаливо она на стороне брата. В отличие от него, Тамерлан умел оправдывать ожидания. Он с блеском окончил военную академию Тарота, проворачивал крупные и темные сделки с иностранцами и улыбался широкой улыбкой успешного человека.
Они выросли в атмосфере тайн, намеков, шепота и недомолвок. Темные закоулки особняка на площади Макиавелли, повсюду тени, шорохи, неприятные люди, приходившие к матери, тоскливые семейные обеды по воскресеньям. Тамерлан был во всем этом как рыба в воде, всегда знал, что и кому сказать, к каждому умел найти подход. Он любил вести в гостиной светские беседы с генералами, война была его излюбленной темой.
Гай прятался в углу с книгой и ничего не хотел знать об этом. Он мечтал о Сорбонне: европейская культура, история искусств, философия и литература – вот что его влекло. «Хочется – перехочется», – вслед за матерью дразнил его Тамерлан.
Долорес не скрывала, что основные надежды возлагает на Тамерлана. Но Гай все-таки тоже ее сын. И она время от времени вздыхала и принималась за беседы о сыновнем долге, о том, что Гай должен более реалистично смотреть на мир, а не витать в облаках. Долорес противилась Сорбонне. Но как-то утром внезапно сказала: «Перебесится» – и разрешила. С условием, что сразу после он вернется в Тарот. Он уезжал как навсегда, но как же быстро пролетели эти пять лет не дома. Он глазом моргнуть не успел, как его карета превратилась в тыкву.
