И Гай попался.
В тот вечер из бара они вместе вышли на улицу. Он взял ее за руку:
– Ты замерзла! Сейчас, – отдал ей свой пиджак. Она надела, закутавшись, как в пальто.
Они спустились под светом фонаря по ступенькам аптеки и нос к носу столкнулись со Старком, который вышел прямо на них из темноты. Старк был в кожаной куртке на голое тело и изрядно пьян. Два бородатых байкера, его сегодняшняя свита, угрюмо стояли по бокам. Увидев Миру, Старк качнулся в ее направлении, руки в карманах джинсов. Презрительная улыбка исказила и без того неприятное его лицо:
– Мы тебя искали, стерва, – сплюнул он.
Мира вздрогнула и сжалась, как зверек, только глаза ее сверкнули, и она вдруг улыбнулась, показав острые зубки.
– Пойдем, – сказал Гай, вставая между Мирой и Старком.
– Она пойдет с нами. А то я расскажу твоей матери, где ты да-а-авно-о око-околлачиваешься, что ты у-у. упо-рт-те-ребляешь (он боролся несколько секунд с дикцией). Тут тебя всеее знают. – Он поднял указательный палец и помахал им перед собственным носом.
Гай знал, что у Старка, скорее всего, по обыкновению в заднем кармане брюк пистолет, а может и пара ножей, рассованных по голенищам его дурацких казаков. И он решился: даже если оружие у Старка с собой, какое-то время это потное животное потратит на то, чтобы вспомнить об этом. Скорость реакции была сейчас единственным преимуществом.
Они стояли пару секунд напротив друг друга, потом Гай выпустил руку Миры и, замахнувшись, с силой ударил Старка в нос. Пока тот раскачивался, пытаясь понять, где земля, а где небо, а его тупые дружки растерянно переглядывались, Гай сказал:
– Уходим, быстро…
Они бросились направо в темный переулок.
Через пару десятков метров им под ноги вдруг бросился с мерзким визгом какой-то непонятный зверь с круглым тельцем на коротких лапках и острой мордочкой. Гай от неожиданности с силой пнул в темноте животное ногой. Мира вскрикнула:
– Что это?.. – и через секунду: – Как их тут много!
Они остановились. Вокруг ощущался невнятный топот и движение, из тьмы поблескивали красные огоньки.
Гай смотрел в растерянности. Неловко, чуть не уронив второпях, включил фонарик смартфона. Дрожащий слабый свет вдруг высветил, куда ни глянь – у перевернутых мусорных баков, в кустах, под припаркованными машинами – крыс. Вернее, они напоминали крыс повадками, копошением, но были гораздо, гораздо крупнее, размером с кота или небольшую собаку.
Гай вырос в Тароте. Он мог не любить Тарот, но он принадлежал ему, знал его, как свое лицо в зеркале. А сейчас он смотрел и не мог понять, что именно видит. Он слышал приближающееся сопение и шуршание сотен лапок в темноте, повсюду вокруг них. Как будто сама земля сошла с ума и заерзала под ногами.
Пока они вот так стояли, в проеме проулка показались Старк и его дружки.
Гай лихорадочно пытался сообразить: бежать назад и драться со Старком, до крови, до звериного? Но Мира… Или попытаться бежать прямо на крыс? Неужели они смогут напасть на людей? А если они заразны, а если покусают? Он осматривался в поисках хоть чего-то тяжелого и проклинал свою недальновидность. Нельзя выходить из дома без пистолета. Даже днем, даже в Сити.
Мира стояла рядом. Ее трясло, но она не издавала ни звука.
Неравноценный обмен
[33]
Утром, прокручивая события прошлого вечера в голове, он спросил Миру:
– Откуда ты знаешь Старка?
– А я и не знаю… – и ответила поцелуем.
Гай чувствовал недосказанность, но настаивать ему было лень. Крысы занимали его воображение:
– Почему они отстали от нас и набросились на Старка? Просто вдруг потеряли к нам интерес? Откуда вообще в Тароте такие крысы? А точнее, есть ли у них хозяин.
Так он рассуждал вслух, лежа в кровати, а Мира, положив голову ему на плечо, задумчиво водила пальцем по его груди. Вчерашнее страшноватое происшествие, окончившееся таким чудесным избавлением, напомнило им, как кратко и ненадежно бытие. Любовь к жизни и молодость бросили их в объятия друг друга и в постель Гая.
Мира потянулась к нему и сказала:
– Да какая разница? Смотри, какое чудесное утро, давай просто позавтракаем и отправимся гулять. А до этого… – И она стала целовать его, прижимаясь всем телом, обнимая. И через какие-то мгновенья остатки сумрачных мыслей напрочь унесло из его головы. И он забыл про крыс и вообще обо всем. По крайней мере, на время.
Для Гая Мира была чудесным глотком жизни. Он опрометчиво отбросил остатки осторожности и проводил с ней все время – за вычетом того, когда все-таки должен был появляться дома. Он снял было втайне от матери огромный лофт в Сити и предложил его Мире. Мира, пританцовывая, прошлась по лофту, пожала плечами и сказала, что лофт ей не нравится. Она привела его в свою крошечную каморку на чердаке, на окраине старого города, прямо над воротами в башне. Сказала, что здесь, в старом Тароте, ей снова снятся цветные сны. И Гай, махнув рукой на лофт, все чаще и чаще оставался у нее на ночь. По утрам он просыпался от карканья ворон, и это были те несколько минут в день, когда он думал о будущем. Потом слышал, как Мира варит на кухне кофе, и все в мире, кроме них, становилось абсолютно неважным.
Мира делала диджитальные перформансы. Гай мало в этом разбирался, хотя и заглядывал несколько раз в центр Помпиду, когда учился в Париже. Его смущало, что современное искусство могло быть вопиюще некрасивым: от безобразного Гай страдал, с другой стороны, это новое искусство было окружено ореолом недосказанности, а загадки ему нравились.
Гай попытался было спрашивать Миру о ее прошлом, о семье:
– Откуда ты?
– Я – отовсюду, – смеялась она. – Никогда нигде не жила дольше года.
– А твоя семья?
– Мать рано умерла, я ее почти не помню, отец – владелец небольшого алмазного рудника в Африке. Но я не поддерживаю с ним связь, мы как бы в ссоре. То есть он думает, что мы в ссоре, а я просто не вижу, что он мог бы мне дать. Ну, кроме кровавых алмазов.
Мира, к удивлению Гая, обожала Тарот, по-детски восхищаясь чуть ли не всем, что видела. Архитектурой, которую называла «лоллипоп» – разноцветный леденец. Национальной таротской одеждой (даже купила себе сарафан у какой-то бабки). Едой, хоть и была вегетарианкой, а таротская кухня – мясная. Мира обожала таротский хлеб и называла таротскую кухню «аутентичным опытом». Местные люди до оторопи были к ней добры. Таротцы при всем своем недоверии и нелюбви к загранице вообще испытывали необъяснимое желание позаботиться об этой тощей иностранке. Видимо, где-то в глубине души были убеждены, что если ей не помочь, она погибнет в Тароте, не выживет. Отдавали ей чуть ли не бесплатно еду на рынке, готовы были вести через полгорода, если она спрашивала на улице дорогу. В общем, как могли, пытались облегчить ей жизнь. Однако Мира прекрасно справлялась. Гаю уже несколько раз доводилось убедиться, что за ее хрупкой внешностью скрывался кто-то гораздо сильнее, чем он сам.
