Он вдруг понял, что Мира задумала, и, схватив ее за руки, сказал, как мог, спокойно:
– Мира, что бы ты ни задумала, не надо.
– Ты со мной? – спросила она в ответ. Но он знал, что это не вопрос.
Гай, который после истории с крысами не выходил из дома без пистолета, стал лихорадочно нащупывать во внутреннем кармане оружие, чувствуя, как между лопаток под бархатным пиджаком течет пот.
Пока он пытался собраться с духом, Мира спокойно открыла дверцу и вышла из машины. Встала перед лимузином. И вдруг нагнулась, загребла горсть земли у ног и опрокинула ее в рот, размазывая по лицу, медленно прожевала и проглотила. Толпа смотрела молчаливо, выжидающе. Водитель сидел вжавшись в кресло, надвинув фуражку на лоб. Гай вышел из лимузина, встал рядом с Мирой. По толпе пролетел шепот: «Сентаво… Младший Сентаво…»
Молодые люди, два парня и девушка, вытащили видавшие виды смартфоны и стали снимать. Гай привычным движением накинул на голову капюшон и закрыл лицо до глаз шейным платком.
Мира влезла на капот лимузина. Гай закрыл глаза. Что было толку представлять, что будет дальше.
– Друзья! Присоединяйтесь к протесту! Настало время освободить Тарот от буржуев, от этих зажравшихся капиталистов. Посмотрите, кто со мной здесь сегодня – сын тирана! Даже он на нашей стороне!
Стараясь не слушать этот бред, Гай решился открыть глаза. По крайней мере, немедленная смерть им уже не грозит. Один мурзатый ребенок подошел и стал стучать по фаре лимузина ржавой железякой. Его маленькие друзья сперва стояли чуть поодаль, но увидев, что их приятель безнаказанно продолжает, опасливо, по одному, присоединились.
– Протест, протест, протест, – скандировала Мира.
Таротцы реагировали вяло, молодые нестройные голоса присоеднились к ней, но старые шикали на них, тащили по домам. Рабочие разошлись еще до того, как Мира договорила.
– Идем, – сказал Гай, крепко взяв ее за руку.
Фара, выкрученная детьми, с грохотом выпала на землю. Гай с мукой прикрыл глаза: теперь объяснять Долорес, что произошло. Истеричность в воздухе рассеялась, и он еще раз сказал, уже громче и настойчивей:
– Мира, быстро садись в машину! Эта одежда на тебе, такая же, как у них… Где ты вообще ее взяла? – только сейчас он понял, что она явно не случайно оделась так же, как местная молодежь.
– Купила на рынке, – пожала она плечами. Достала пузырек с таблетками, высыпала пару капсул в ладонь и закинула в рот.
– Что это?
– Антибиотик. Мало ли что в этой земле было, – мрачно сказала она.
– Вытри лицо, – ответил Гай, протянув платок.
Мира вдруг притихла, вся ее воинственность исчезла.
– Там были журналисты? – спросила она.
– Господи, очень надеюсь, что нет, были подростки, которые снимали твои камлания. Ты была здесь раньше, да?
– В отличие от тебя я не прячусь всю свою жизнь в банку из-под черной икры. Хотя могла бы. – Мира презрительно сжала губы и отвернулась к окну.
Гаю не понравилось это сравнение. Почему она так сказала? Даже интонации были в точности как у его матери.
Начинались земли Эльсинора, холмы тянулись до горизонта, появились зеленая трава, цветы на обочине. За этим ухаживали сотни рабочих, но Гаю хотелось думать, что это происходит само собой.
– Ну, не надо дуться, Гай, – она примирительно улыбнулась, прижалась к нему.
– Дуться?
– Ты слишком серьезно воспринимаешь происходящее. А мы просто немного повеселились.
Случившееся и впрямь казалось сном, Мира взяла Гая за руку и пристроила голову у него на плече. Машина ехала размеренно и спокойно, кресла были удобными, и вскоре оба уснули, как уставшие дети.
Когда приехали в Эльсинор и Гай вышел из машины, его неприятно поразила дырка от фары.
Он представил Миру матери. Долорес, конечно, уже была в курсе о выходке в Выемках. Видела ли она видео, приходилось только догадываться. Но она молчала, как всегда, следуя негласному закону приличий, скрывшись за ним, как за стеной. Даже про фару вопроса не было. Они с Мирой едва обменялись и парой слов приветствия.
Следующие три дня, которые Гай и Мира провели в Эльсиноре, прошли в арктическом холоде. Даже Тамерлан как будто внезапно онемел и не рассказывал за столом свои бесконечные дурацкие истории. Гай видел, что Мира сильно раздражает Долорес: татуировки, ее речь, сплошные изьяны воспитания, независимые суждения, отсутствие уважения к старшим, импульсивная, слишком худая, слишком дерзкая… Воплощенное несовершенство.
Перед отъездом Гай зашел к ней в кабинет, встал у двери:
– Так что, мама?
– Ты о чем? – она подняла голову от бумаг, сняла очки и воззрилась на него.
– О моей женитьбе.
Долорес поджала губы:
– Вы должны остаться в Тароте. На этом условии я дам благословение. И не изменю завещание.
– Спасибо, спасибо, мама, – пробормотал он.
– Не благодари, – сказала она без выражения. – Я не одобряю твой выбор.
– Хорошо, – быстро согласился Гай, понимая, что сейчас самое время убраться из Эльсинора, пока мать не передумала.
– В Совете объявим в следующую среду, – сухо добавила Долорес.
* * *
Как он просил ее не делать этот перформанс. Умолял хотя бы отложить на после свадьбы. Но Мира вошла во вкус и только говорила:
– Гай, это искусство, свобода художественного высказывания, я же не политик. Твоя мать в прошлый раз даже не сказала ничего, ей явно все равно.
И к субботе Мира установила экраны, купила сотню рыб и поставила большой аквариум на площади Макиавелли. Была пресса, но прошло без эксцессов и, как хотелось надеяться Гаю, вполне безобидно.
А в понедельник он шел домой – полдня пришлось провести в унылом офисе брата в Сити. Мать всегда хотела, чтобы оба сына занимались международной торговлей, и он даже пытался ходить на встречи и разрабатывать сделки, заключил перспективный контракт с американской фармацевтической компанией. В конце концов, если он будет в Тароте с Мирой, возможно, ему понравится эта жизнь. Главное, что Долорес согласилась. Все как будто налаживалось. С тех пор, как появилась Мира, он впервые был по-настоящему счастлив. Чувство было таким непривычным, что сперва он даже не понимал, что же именно он чувствует, не мог объяснить, почему ему так хорошо. Он наклонился и сорвал цветок. Это был мак. Гай с наслаждением потрогал его шелковые яркие лепестки. «Счастье на ощупь», – подумал он.
Возле самого дома он увидел машину скорой, жандармов и зевак. Он тоже встал вместе с толпой, в подъезд не пускали. Но даже мысли не допускал, что что-то случилось с Мирой. С его Мирой. Когда выносили носилки и из черного пакета, не закрытого до конца, выбилась платиновая прядь, он попытался прорвать кордон жандармов. Кричал, рванулся изо всех сил, его ударили в живот, и он упал на колени. Слышал, как сквозь туман, голос жандарма, заломившего ему руки:
