И вот она вновь вернулась к тому, о чем изо всех сил старалась не думать, – к той хрени, которую бабушка рассказала ей про Смитс Холлоу и про семейство ведьм. Чем больше она об этом думала, тем злее становилась.
Почему бабуля пыталась втереть ей эту чушь? Она что, держит Лорен за дуру?
Девочка перекатилась на спину и высказала в потолок: «Если бы существовало это тупое проклятие и все эти тупые девочки действительно умирали – все бы знали! Она считает, что я дура? И что за хрень она несла в конце про то, что у меня магические способности?»
Волшебства не существовало, даже если мама и постаралась своим уклончивым ответом не расстраивать Лорен. Теперь, когда девочка наконец остыла, она осознала, что та просто не хотела ее обидеть.
Но это не меняет того факта, что девяносто девять процентов времени мама меня страшно бесит и никак не может оставить в покое.
Лорен неожиданно ощутила, что очень нуждается в Миранде – но только не в новой, не в той, которая никогда ее не слушала, а в старой. Той, которая умела хранить секреты. Обнимала Лорен в минуты печали. Обращалась с ней как с человеком, а не реквизитом.
Если бы еще существовала прежняя Миранда, девочка сразу позвонила бы ей после той катастрофы, что развернулась дома у бабушки. И прошептала бы подруге: «Встретимся у призрачного дерева», – и она бы пришла.
Но не теперь.
А сегодня ты сама забыла про Миранду, что ты за друг? Лорен ощутила слабый укол вины. Она так и не позвонила подруге, чтобы объяснить свое отсутствие. Интересно, Миранда обиделась?
Да какая разница? Пускай обиделась – не придется больше таскаться с ней туда, куда тебе не хочется.
Лорен присела на постель, но потом встала и подошла к окну. Ее комната располагалась в небольшом закутке прямо под чердаком, и единственное, что девочке по-настоящему в ней нравилось – это встроенный книжный шкаф и широкий подоконник у старомодного окна, створки которого открывались наружу, а не сдвигались вверх-вниз. Она не знала, как назывались такие окна – можно было бы поискать в энциклопедии.
Окно выходило на лужайку перед домом и дорогу. Во дворе рос могучий дуб, и его длинные ветви тянулись к стеклу, закрывая собой вид на другую сторону улицы – видно было лишь ту часть, что прямо перед домом, и немножко налево. Окно было открыто, чтобы впустить свежий воздух, и до Лорен донеслись крики детей, резвящихся в тупике. Прозвучал хлопок удара биты о мяч, а затем одновременно радостные визги и негодующие стоны. Девочке хотелось выйти поиграть с ребятами, но она была слишком взрослой.
Вдруг какое-то движение слева привлекло ее внимание, и Лорен заметила оранжевую компактную машинку «Гремлин», медленно катившуюся в сторону тупика. Водителя видно не было, и он будто бы притормозил напротив ее дома – но, может, просто показалось. Лорен постаралась проследить, куда направлялась машина, однако листва оказалась слишком густой, и «Гремлин» быстро скрылся из вида.
«Никто из местных на такой не ездит», – сказала Лорен. Ее обычно мало интересовали автомобили, но этот бросался в глаза.
Девочка подумала о том, чтобы выскользнуть из дома и проследить, куда он поехал.
Да какая тебе разница?
На самом деле, никакой. Просто она зла, расстроена, обескуражена и ощущает еще целую кучу разных эмоций одновременно и не желает думать о бабушке и ее словах. А хочет думать о чем угодно другом.
Я не ведьма. То, что вчера у меня случилось какое-то дикое виде́ние, еще не значит, что я ведьма.
Да, кстати о виде́нии. Происходило что-то странное: у Лорен должны были остаться воспоминания. Ведь она видела («Ну, назовем это «видела», – подумала девочка, мысленно заключив слово в кавычки) убийство двух девочек, еще и голова чуть не взорвалась. И такое событие должно было постоянно вертеться у нее в мыслях.
Но этого не происходило. Напротив, она будто полностью забывала о виде́нии, а если воспоминания и возвращались, то словно всплывали со дна очень глубокого бассейна, судорожно глотая воздух.
«А еще на моем велосипеде осталась кровь», – пробормотала Лорен.
Она отметила, что повела себя крайне странно. Смыла кровь, как будто была в чем-то виновата, и даже никому не показала. (Не маме – она бы все равно ничем не помогла. До сегодняшнего дня я бы решила, что надо показать бабушке. Почему я этого не сделала?)
Это из-за того, что она чувствовала себя виноватой? Но почему она должна чувствовать себя виноватой? Не ее вина, что монстр сотворил такое с девочками.
Но, может, вина лежит на твоей семье, если бабушка не лжет. Может, это твои предки прокляли этот город в приступе горя и злобы, одичав от боли. Может, это они растворились в своем гневе, и теперь погибли невинные люди.
Может, если бы виде́ние явилось раньше, ты бы их спасла.
Мысль шокировала Лорен. Нет. Все закончилось прежде, чем ты хоть что-то увидела. Ничего нельзя было сделать. А даже если бы ты и увидела происходящее заранее, то что можно было предпринять? Рассказать полиции, что тебе кажется, будто кого-то скоро убьют в лесу?
Офицер Хендрикс перестал бы смотреть на Лорен своими добрыми глазами. Он – да и все остальные – решили бы, что девочка сошла с ума. И все повторяли бы: «Бедная Лорен Ди Муччи. Ее папу убили, вот у нее крыша и поехала».
Лорен и сама согласилась, что наполовину крыша у нее точно поехала. Она постоянно ловила себя на мысли, что думает про свое виде́ние, будто оно произошло на самом деле, а не было просто реалистично выглядящим побочным эффектом особенно скверной мигрени.
«А ведь это и есть просто побочка – и не существует никаких ведьм и магических способностей», – сказала она себе.
Хотя с Дэвидом тоже что-то случилось.
И на сиденье осталась кровь. Кровавый след в форме отпечатка руки, но с когтями.
Но из этого еще не следует, что это монстр. Может быть, это серийный убийца. Типа Фредди Крюгера.
Миранда заставила ее чуть не силой посмотреть «Кошмар на улице Вязов», и, хотя Лорен полфильма просидела, глядя на экран сквозь щель в ладошке, увиденного оказалось достаточно, чтобы навсегда запомнить, что убийца носил перчатку с лезвиями вместо пальцев.
А идея, что какой-то псих повторяет события фильма, звучит куда вероятнее, чем что в дереве обитает монстр, который изредка выходит наружу.
Значит, бабушка ей все же наврала, как Лорен и думала.
Впрочем, тогда получалось, что по городу рыскает убийца. Вероятно, в перчатке с когтями.
И он тронул этой кровавой перчаткой твой велосипед и оставил странный отпечаток.
А ты, как полная дура, смыла улику.
Зачем она так поступила? Лорен могла показать след полиции. Даже если не говорить офицерам, будто это убийца тронул сиденье, они все равно сочли бы ситуацию странной. Хендрикс или Лопез по крайней мере сделали бы фото велосипеда или типа того.
