– Какая красота, – восхищенно воскликнул герцог. – Этот город, видимо, имеет древнюю и славную историю.
– Да, – кивнул я, – хотя враги неоднократно пытались его захватить, но лишь один раз он оказался в руках врага. Случилось это в 1240 году, когда предатели тайно впустили в Псков рыцарей Тевтонского ордена. Правда, через полтора года князь Александр Невский выгнал их из города.
– Да, такую крепость трудно взять штурмом, – покачав головой, произнес Бенкендорф.
– В этом убедился польский король Стефан Баторий, – сказал я. – Он в 1579 году с 50-тысячным войском осадил Псков. Гарнизон и жители города отказались сдаться. Осада продлилась полгода. Ни тридцать приступов, ни подкопы под стены Пскова не принесли полякам долгожданной победы. Баторий вынужден был снять осаду и отступить. Более того, измученное бесплодной осадой и огромными потерями польское войско не хотело больше воевать. Так Псков помог царю Ивану Грозному заключить мир с Баторием, завершив тем самым долгую и разорительную Ливонскую войну.
А в 1615 году под стенами Пскова были разбиты войска шведского короля Густава II Адольфа. Король был не только монархом, но и талантливым полководцем, прославившимся в Тридцатилетнюю войну. Он носил прозвище «Лев Севера». Только под Псковом этого «льва» ждала неудача. Он безуспешно осаждал город, потерял под его стенами одного из лучших своих полководцев фельдмаршала Эверта Горна. Потери шведов от огня артиллерии Пскова и от болезней составили около половины осадного корпуса. Король Густав II Адольф вынужден был отступить.
– Я слышал об этом короле, – сказал Евгений, – он погиб в 1632 году в сражении при Лютцене. А вот о том, как он осаждал Псков, я раньше ничего не слыхал.
– «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна», – процитировал я слова «нашего всё». – К сожалению, так было, так есть и так будет.
– Спасибо вам, Игорь Викторович, – после немного затянувшегося молчания произнес юный герцог. – Я обещаю вам, что выучу как следует русскую историю. Россия станет для меня новой Родиной, и я не пожалею ничего, даже самой жизни, защищая ее.
…Помимо исторических изысков мне довелось заняться с графом Ростопчиным обсуждением предстоящих переговоров с эмиссаром Бонапарта. Вспомнив о своем сне, я неожиданно для Федора Васильевича высказал предположение о том, что в Кёнигсберг может заявиться не только Жерар Дюрок, но и сам Первый консул.
Поначалу граф воспринял мое предположение с недоверием.
– Позвольте, Игорь Викторович! – воскликнул он. – Да разве такое возможно? Как может Бонапарт покинуть Париж и отправиться в Пруссию инкогнито? Ведь открыто его сюда никто не приглашал.
Я ответил Ростопчину, что Наполеон по своей натуре известный авантюрист и вполне может отважиться на тайный вояж.
– Мне кажется, что Бонапарту очень хочется лично встретиться с одним из нас. Слухи о новых приближенных императора Павла наверняка дошли до Первого консула. И он теперь просто изнывает от страстного желания познакомиться с этими загадочными пришельцами ниоткуда. Вы, граф, не забудьте и о страшном поражении британской эскадры под Ревелем. И тут не обошлось без таинственных «пятнистых». Бонапарт опытный военный, и он оценил особенности нашего оружия. Словом, ему хочется задать нам множество вопросов, причем лично.
– Да, но в этом случае Наполеон сильно рискует, – покачал головой Ростопчин. – Если он отправится в тайный вояж инкогнито, то вряд ли сможет взять с собой сильную охрану – это не останется без внимания и вызовет подозрение. А если же его будут сопровождать два-три человека, то их окажется недостаточно в случае нападения на Бонапарта английских агентов или французов-роялистов.
– Я подумал об этом, но граф, хочу отметить, что Наполеон далеко не трус. Смерти он не боится. Об этом можно судить по тому, как он вел себя во время сражений. К тому же, скорее всего, Первый консул постарается изменить свою внешность, чтобы его никто не смог узнать. Думаю, что он проконсультируется насчет этого у своих знакомых актеров, у того же Тальма
56.
– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Ростопчин. – Надо будет озаботить нашу агентуру в Кёнигсберге, чтобы они внимательно следили за всеми, кто прибыл в город. Для нас было бы весьма неприятно, если с господином Бонапартом что-либо случится. Тогда во Франции снова начнется смута, и к власти могут вернуться роялисты, которые после изгнания герцога Прованского из России настроены к нам отрицательно.
– Я понял вас, Федор Васильевич. Могу обещать вам, что в случае необходимости вы можете рассчитывать на мою помощь. Я бы тоже предпочел, чтобы после нашего рандеву Наполеон вернулся в Париж целым и невредимым.
15 (27) мая 1801 года.
Колонь (бывший Кёльн).
Мсье Пьер Бланшар. Негоциант из Марселя.
Он же Первый консул Франции
Наполеон Бонапарт
В путь я отправился на следующий день после того, как мой друг Дюрок торжественно отбыл из Парижа в Кёнигсберг, чтобы там встретиться с посланцами русского императора. Я понимал, что сильно рискую, но вся моя жизнь – сплошная азартная игра. Взять, к примеру, мой Итальянский поход. Один марш через «карниз» в апреле 1796 года – узкую прибрежную полоску вдоль берега моря – показался многим смертельным риском. Это был самый близкий и быстрый путь к успеху. Но на море господствовали проклятые британцы, и стоило им подойти поближе к берегу, и судьба моей армии оказалась бы предрешена. Мощные орудия английского флота расстреляли бы моих солдат на марше, в то время как мы не могли бы оказать им никакого сопротивления.
Но я рискнул, и вскоре вся Италия оказалась завоеванной нашими войсками. Шесть побед в шесть дней – я разбил в пух и прах австрийцев и трусливых сардинцев. Мне не раз приходилось рисковать своей жизнью, например, на Аркольском мосту. Вокруг меня падали раненые и убитые, но я остался целым и невредимым. Я не сумасшедший и не ищу в сражениях смерти, как тот же лихой рубака Ланн, который недавно сказал: «Гусар, который доживет до тридцати – не гусар, а дерьмо». Но, если необходимо, то я готов поставить на карту все, чтобы добиться успеха.
Вот и сейчас я, под чужой фамилией и изменив внешность, тайно еду в прусский Кёнигсберг. И причина этому – даже не переговоры с русскими о нашем будущем совместном походе в Индию, чтобы вышвырнуть оттуда англичан. Больше всего на свете меня интересуют люди, появившиеся совсем недавно в окружении императора Павла. Именно они помогли царю раскрыть заговор, устроенный против него тупыми русскими аристократами и оплаченный британским золотом. А после того, как в Ревеле была разбита эскадра адмирала Нельсона, немало попортившего крови нам в Египте, мой интерес к этим людям лишь усилился. Кстати, и сам Нельсон был убит в этом русском городе, название которого я запомнил лишь с третьей или четвертой попытки.
