– Эй, парень, принеси мне и Хансу – так он называл меня – еще по кружечке. Ханс, я угощаю сегодня, мне отец наконец-то пусть самую малость, но прислал денег. И шнапсу – здесь, в Кёнигсберге, его гнать не умеют, то ли дело у нас в Алленштайне!
После первой кружки последовала вторая – оплаченная, понятно, уже мной. А когда я собрался подозвать разносчицу пива, Роберт неожиданно помотал головой:
– Не помню, говорил ли я тебе, что у меня дома есть превосходный шнапс? Пойдем, я тебя угощу.
Такое со мной случилось впервые – собратья по выпивке могли угостить тебя в пивной, но домой к себе не звал никто. Не то чтобы мне очень хотелось шнапсу, но я поблагодарил его, и мы, чертыхаясь и спотыкаясь, побрели к нему домой. Точнее, спотыкался скорее Роберт, я же лишь изображал из себя вусмерть пьяного.
Жил он в небольшом домике на окраине старого города. Снаружи он производил удручающее впечатление, но, когда мы прошли через захламленную прихожую и далее в гостиную, все резко изменилось – стало чисто, аккуратно и обставлено пусть без роскоши, но с несомненным вкусом. Да и походка Мюллера стала намного более уверенной.
А еще за столом сидел мой старый знакомый по Питеру, Игорь Михайлов. Увидев меня, он улыбнулся и произнес по-английски:
– Садись! Рад тебя видеть. Кофе будешь?
Я кивнул. Мюллер этого языка, похоже, не знал, но переспросил:
– Kaffee? Für beide? Jawohl, kommt gleich!
73
И удалился на кухню, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. А Михайлов начал меня расспрашивать про ситуацию в городе, и вообще обо всем, что мне известно про замыслы англичан. Услышав фамилию Вильсона, он покачал головой:
– Да уж, это не самая приятная личность. Но, вне всякого сомнения, он не дурак уж никак. Достойный противник.
Тем временем Мюллер принес кофе, а также две маленькие рюмки шнапса, добавив:
– Пей, не вороти нос. Нужно, чтобы от тебя после пивной пахло соответственно. Кстати, шнапс и правда неплохой.
После чего удалился, оставив нас вдвоем с русским.
– Ну, за встречу! – сказал Игорь, и мы выпили. – А теперь давай дальше излагай все про твоих лимонников.
Когда я закончил свой рассказ (или доклад?), он какое-то время размышлял, а потом начал задавать вопросы про Кёнигсберг. На какое-то время он погрузился в размышления, после чего тряхнул головой и произнес:
– Обратно пойдешь вместе с Робертом. Вряд ли тебя срисовали – у них и так, как я понял, почти никого из агентов не осталось – но береженого Бог бережет. А насчет инструкций… Во-первых, вся связь с этого момента – только через Роберта, и ни в коем случае не в пивной. Расскажешь Вильсону, что подружился с отставным прусским офицером, чей дядя работает в королевском дворце – это на самом деле так – и даже побывал у него дома. Так что, если ты вновь наведаешься к Роберту, никто на это косо не посмотрит. А если у тебя будут новости, ты подсядешь к нему в «Alte Sonne», и он пригласит тебя распить бутылочку шнапса. Ну, а если у него будут новости либо инструкции для тебя, то он сам сядет рядом с тобой.
– Понятно.
– А насчет того, что тебе предстоит делать… Пока не суетись, не спеши. В общем, живи, как и раньше. А когда окончательно станут планы Вильсона и его компании – дашь нам знать. Или, если придется действовать срочно, и не будет возможности посоветоваться с нами, поступишь следующим образом…
И Михайлов внимательно посмотрел мне в глаза.
25 мая (6 июня) 1801 года. Кёнигсберг.
Мсье Пьер Бланшар. Негоциант из Марселя.
Он же Первый консул Франции
Наполеон Бонапарт
Ну вот и подошло к концу мое несколько затянувшееся путешествие. Миновав Брауншвейг и Любек, я из Висмара добрался до Штеттина, а оттуда и до Кёнигсберга рукой подать. На пути следования меня сопровождали надежные люди, которые обеспечивали меня кровом и пищей. Надо сказать, что в молодости мне приходилось жить в спартанских условиях, и я не требовал от своих сопровождающих комфортных отелей и ресторанов с изысканной пищей. Ведь в дальний путь отправился не Первый консул Французской республики, а скромный негоциант, умеющий считать каждое су.
По пути я с интересом наблюдал за тем, как живут подданные короля Пруссии. Особой роскоши я не заметил, как и бросающейся в глаза нищеты. Я помнил, что Пруссия в свое время была разорена Семилетней войной. Тогда славному полководцу королю Фридриху II пришлось сражаться с коалицией европейских государств. Среди его противников была и Франция. Правда, войну ту король Людовик XV проиграл. Франция потеряла обширные колонии в Индии и в Северной Америке. Они достались жадной и коварной Англии, которая в этой войне проявила минимум военной доблести. Теперь же настало время потребовать у этой страны возвращения чужого имущества.
Эх, если бы мне удалось договориться с императором Павлом! Две сильнейшие армии в Европе сумели бы загнать британцев на их острова. А русский и французские флоты, действуя на торговых путях англичан, установили бы плотную блокаду и удушили эту нацию торгашей и ханжей. Захват Индии и, возможно, отвоевание Канады стали бы реваншем Франции за поражение в Семилетней войне.
Пруссаки же еще не созрели для колониальных экспансий. Они не имели достойного флота, не основали ни одной колонии и, похоже, не стремились к этому. Да, король Фридрих желал стать гегемоном в германском мире, округлив свои границы. Но все свои делишки он проворачивал в Европе и не лез в Азию, и уж тем более в Америку. Те же русские переплыли Тихий океан и обосновались в Америке. Они колонизировали большую часть Азии. Ведь если взглянуть на карту мира, Россию следует считать не европейской, а азиатской державой. Даже шведы, датчане и курляндцы обзаводились факториями в Америке и Африке. А пруссаки словно были прибиты гвоздями к своему фатерлянду.
Может быть, стоит посулить прусскому королю кое-что из британских трофеев? Скажем, пару островов в Вест-Индии… Посмотрим. А пока пруссаки пусть обеспечивают наш тыл, сводя счеты со старым своим противником – Австрией.
В Кёнигсберге я расположился в одной уютной гостинице с трактиром. Человек, который обеспечивал мою безопасность, был доверенным лицом Савари. Звали его Карл Шульмейстер. Родился он в Эльзасе и свободно владел французским и немецким языками. Он говорил, что состоит в родстве с какими-то австрийскими аристократами, но, судя по всему, это было неправдой. А вот в то, что он в молодости промышлял контрабандой, я поверил больше. На Корсике мне приходилось видеть подобных молодцов.
Впрочем, прошлое Шульмейстера меня интересовало меньше всего. То же, что он был в свое время контрабандистом, стало для него скорее достоинством, чем недостатком. Ведь контрабандисты народ тертый, храбрый, изворотливый. К тому же у них везде свои люди. Учитывая, что Кёнингсберг был портовым городом, контрабандисты водились в нем в большом изобилии.
