Амина покачала головой.
— Когда ты убирала у них в последний раз? — спросил Андерс.
— Это было… три дня назад.
— Разреши спросить, где ты была сегодня утром? — сказала Чарли. — Где ты находилась, когда пропала Беатрис?
— Я работала в доме другой семьи, — ответила Амина и поставила чашку на стол так резко, что чай выплеснулся через край.
Чарли подумала, что Амина прекрасно поняла, почему ей задан такой вопрос. С другой стороны, нервозность не всегда означает, что человеку есть что скрывать.
Полиция часто заставляет людей чувствовать себя неуверенно, даже когда они ни в чем не виноваты.
— Как фамилия этой семьи?
— Юландер. Их друзья.
— Шарлотта и Давид Юландер?
— Да.
— Что ты делаешь? — спросил Джамал, когда Амина поднялась. Ее лицо побледнело.
— Я только… принесу еще чая.
Она сделала два шага, остановилась и упала в обморок.
Чарли и Андерс вскочили, но Джамал успел раньше их. Он присел на корточки, поднял голову жены и слегка похлопал ее по щекам. Через несколько секунд Амина очнулась. Она села, что-то пробормотала и снова закрыла глаза.
— Стресс, — сказал Джамал, подняв глаза на полицейских. — Она очень… в стрессе.
Он указал на стену с фотографиями погибших детей.
— Она… у нее бывает… паника, а теперь… Беатрис. Она ее очень любит.
Амина сидела на полу, обхватив мужа за шею, и часто дышала.
— Амина, — проговорила Чарли, положив руку ей на спину. — Мы можем что-нибудь для тебя сделать?
— Все хорошо, — сказал Джамал. — Скоро она будет чувствовать хорошо.
— Вы точно справитесь сами? — спросил Андерс, когда Амина с помощью мужа поднялась на ноги.
Джамал кивнул.
— Может быть, все же лучше обратиться к врачу?
— Нет, — сказала Амина. — Не надо врача. Все в порядке.
Чарли подумала, что все далеко не в порядке — Амина явно не очень хорошо себя чувствует.
— Мы оставим визитные карточки со всеми нашими телефонами, — сказал Андерс. — Просто позвоните, если еще что-нибудь вспомните.
— Или что-нибудь другое, — добавила Чарли. — Все, что угодно.
— Ах черт, — пробормотал Андерс, когда они снова сидели в машине. — Не представляю, как люди, потерявшие все, находят в себе силы жить дальше. Потерять всех детей — как такое можно пережить?
— Как-то можно, — пробормотала Чарли. — Вернее, большинству это удается.
Она вспомнила, с какой гордостью Амина говорила об учебе, о планах на будущее. И как все вдруг поменялось за несколько секунд, как она потеряла контроль над собой.
— У меня такое ощущение, что она чего-то недоговаривает, — продолжала Чарли.
Андерс повернулся к ней.
— Ты хочешь сказать, она рухнула в обморок специально?
— Я просто хочу сказать, что есть что-то очень для нее тяжелое, о чем она не хочет рассказывать. Или боится.
— О Беатрис?
Вопрос повис в воздухе. Чарли посмотрела в окно. Начинало смеркаться. Она погуглила в телефоне, чтобы узнать, какая температура будет ночью. Ожидалось всего два градуса тепла. А что, если Беатрис оставили где-нибудь в лесу? Сколько времени продержится девятимесячная малышка при двух градусах тепла? Как вообще может существовать такой маленький ребенок без заботы взрослого?
Она подумала об Амине, о детях, которых уже нет в живых. О Фриде и о том, что будет с ней, если они не найдут Беатрис живой. «Как мы беспомощны! — подумала она. — Как мы, люди, беспомощны!»
Сара
Когда я проснулась, в комнате царил полный мрак. Что-то было не так. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла — тишина. С верхней кровати не слышалось дыхания Лу.
— Лу! — шепотом окликнула я.
Ответа не последовало.
Я села.
— Лу!
Ее не было в комнате. Я надела тапки и пошла в комнату Никки. И там двухэтажная кровать пустовала.
Позади меня раздались мягкие шаги. Я обернулась и увидела Пикколо, которая сразу же завиляла хвостом.
— Где все? — спросила я. — Где девочки?
Уродливый хвост Пикколо заработал еще сильнее, затем она побежала к лестнице. Я последовала за ней. Когда мы спустились на цокольный этаж, Пикколо остановилась у большой закрытой двери и поскреблась в нее.
— Там кто-то есть? — прошептала я.
Пикколо заскулила и снова поскреблась в дверь.
Поколебавшись пару минут, я нажала на ручку, и дверь открылась.
Они сидели кружком на полу — в ночных рубашках, тапочках и гибернальных шляпах. В первое мгновение мне показалось, что передо мной сборище сумасшедших из прежних времен — несчастные души, не находящие покоя после лечения на вращающихся стульях, проваливающихся под ногами люках и лоботомии.
— Кто там? — произнес чей-то голос. — Выступи из тьмы, чужак!
— Это я.
— Садись, Сара, — сказала Лу. — Мы как раз собирались слушать сказку.
Я вошла в комнату. Посреди круга стояли бутылки с зажженными в них свечами. Пламя свечей отбрасывало тени на их бледные лица под полями шляп.
— А что будет, если нас тут застукают? — спросила я.
— Никто нас не застукает, — ответила Лу и подвинулась, освобождая мне место. Она взяла у Никки бутылку.
«Душевный покой» — так папа называл крепкие спиртные напитки. Он так и говорил: «Бутылка душевного покоя». «И в этом он был совершенно прав», — подумала я, когда обжигающая жидкость потекла в горло и тяжесть, давившая на грудь, отступила.
— Продолжай, Никки, — сказала Лу.
Никки опустила голову и продолжала:
— Жила-была девочка…
Она подняла голову и попросила всех нас закрыть глаза.
Я закрыла глаза, от души желая быть такой девочкой, которая еще верит в сказки и истории со счастливым концом. Я хотела бы, чтобы где-то оставалась для нас надежда, чтобы мы вышли из «Умопомрачения» здоровыми, сильными личностями и обрели нормальную жизнь. Ничего сверхъестественного, просто самую обычную жизнь.
Я сидела с закрытыми глазами, когда Никки стала рассказывать про девочку в крошечной однушке в многоэтажке в пригороде. Так я сидела, пока она рассказывала о том, как не хватало денег, как холодно было в квартире, о голоде и о том, как мама хваталась за любую подработку. Я еще крепче зажмурилась, когда она рассказала про младшего братишку, о котором ей пришлось заботиться в те ночи, когда мама не приходила домой.
— Почему она не приходила? — спросил кто-то.
