— Уверен — что-то в этом есть, — ответил Никлас. — Уж если я что и знаю о Густаве Пальмгрене, так это то, что он аморальный тип.
— Вы с ним ссорились? — спросила Чарли.
Никлас наморщил лоб и ответил, что не помнит, но он наверняка звонил зятю по пьяни и обзывал его всякими словами.
— Почему?
— А разве я не сказал?
— Ты сказал, что Густав аморальный тип.
— И скряга, — добавил Никлас. — Аморальный тип и скряга.
— Вы ругались из-за денег?
— Нет, это я только с сеструхой ругался.
— У тебя есть долги? — спросила Чарли.
— Что ты хочешь сказать?
— Это имеет значение, если у тебя есть связи с преступным миром, — сказал Андерс. — Тебе нужны деньги, и…
— Надеюсь, я не имею связей с людьми, которые похищают детей.
— Кстати, о детях, — вставила Чарли. — Ты не мог бы рассказать, что произошло десять лет назад?
— Ты имеешь в виду что-то конкретное? — спросил Никлас, но его застывшее выражение лица явно свидетельствовало: он понял, о чем она спрашивает.
— Я имею в виду ребенка, которого ты изнасиловал.
— Какого дьявола! — Никлас вскочил и сделал три быстрых шага к Чарли. Прежде, чем она успела подняться, между ними встал Андерс.
— Сядь, — проговорил Андерс грозно.
Никлас повиновался.
Чарли не знала, как она себя чувствует — приниженной или защищенной. Она и сама могла попросить его сесть.
— Рассказывай, — сказал Андерс строго. — Расскажи нам о той девочке.
— Я ее не насиловал, — ответил Никлас. — Она сама хотела, а я не знал, что она такая малявка, и к тому же я отсидел свой срок. Сами можете прочесть это… в каких-нибудь ваших бумагах.
— Мы предпочитаем сэкономить время и поговорить с тобой напрямую. Твоя племянница пропала. Надо торопиться.
— Я не какой-нибудь гребаный педофил, если ты так думаешь.
— Тогда расскажи, что отличает тебя от других, занимающихся сексом с несовершеннолетними, — сказала Чарли.
— Это было десять лет назад и…
— И ты с тех пор изменился? — спросил Андерс.
— Дайте же мне рассказать, черт возьми, если вам позарез нужно знать, — рассердился Никлас.
Он запустил обе пятерни в волосы, а потом повернулся к Чарли.
— Ей было четырнадцать, — продолжал он уже спокойнее. — Ей было четырнадцать, через месяц должно было исполниться пятнадцать. Мы познакомились в баре, у меня и мысли не возникло, что ей нет восемнадцати. Ее папаша подал на меня, когда узнал. Она-то не хотела, чтобы он это делал. У вас наверняка где-нибудь записаны все подробности.
У Андерса зазвонил телефон. Взглянув на дисплей, он извинился и вышел в коридор.
Никлас нашел на подоконнике пачку «Мальборо» и закурил новую сигарету.
— Что ты делал вчера? — спросила Чарли.
— Я был здесь, — ответил Никлас. — Мы пьянствовали. Антон! — окликнул он друга. — Иди сюда.
Снова появился Антон. Чего они от него хотят? Они хотят поговорить наедине или нет? Он знаком показал, чтобы Никлас дал и ему сигарету.
— Я спрашиваю, что вы делали вчера, — сказала Чарли. — Что вы делали вчера в первой половине дня?
— Мы пили… или спали, — ответил Антон. — Я за временем не очень-то слежу. Но думаю, что мы были здесь.
— Думаешь?
— Ну да, насколько я знаю.
Он посмотрел на Никласа, который подтвердил, что так и было. Весь вечер и всю ночь они пробыли в квартире.
— Одни?
Возникла небольшая пауза. Вероятно, она потребовалась им, чтобы привести в порядок воспоминания.
— Да, — ответил Никлас. — Одни.
— И никто не заходил или не видел вас…
— Уж не думаешь ли ты, черт подери, что мы украли ребенка? — возмутился Антон.
— Кто-то ее украл, — ответила Чарли. — Это все, что мне известно.
— Да, но здесь ее точно нет, — ответил Антон. — Мы ее не похищали. Кстати, у меня уже есть ребенок.
Их прервал Андерс, который вошел в кухню — белый, как полотно.
— Я должен уехать, — проговорил он. — С Сэмом беда.
Сара
Лу лежала в своей постели и смеялась. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что же ее так развеселило. Она читала мой блокнот.
— Прости, — сказала Лу, когда я вскочила, подтянулась и вырвала блокнот у нее из рук. — Прости, я просто не смогла сдержаться. Пожалуйста, не сердись на меня.
— Ты бы точно на меня рассердилась, если бы я прочла твой блокнот, — сказала я.
— Этого бы не случилось, — ответила Лу, — он у меня под замком. В таком месте не приходится рассчитывать, что твои вещи останутся в неприкосновенности, если их не запирать. Ну да, а иначе точно какая-нибудь сука разнюхает.
— Ты могла бы его и не трогать, — сказала я. — Хотя он и не был заперт.
— Я же попросила прощения, — сказала Лу. — Больше не буду. Я же не знала, что это такая тайна.
— Не в этом дело.
И действительно, дело было не в том. Единственное, что содержалось в моем блокноте, — четыре страницы бессмысленных фраз и неудавшийся портрет Марианны, но мне все равно было ужасно обидно, что Лу в него залезла.
— Ты бы использовала это время и написала что-нибудь всерьез, — сказала Лу. — Знаешь, какой кайф — излить на бумагу то, о чем не можешь рассказать другим.
— Значит, тебе есть что излить?
— Мне просто нравится писать, — ответила Лу. — Одна из немногих вещей, в которых мы с Марианной единодушны — это полезно для души.
— Ты тоже веришь в истории со счастливым концом? — спросила я.
Лу покачала головой и ответила, что не верит, но бывают же исключения, и иногда у нее возникает чувство, что она, возможно, и есть одно из них. Человек, который пройдет по жизни, не сломавшись. По крайней мере, на это всегда можно надеяться — ведь верно, как говорит Марианна: нет ничего опаснее человека, утратившего надежду.
— А что в этом такого опасного? — с тревогой спросила я.
— Думаю, опаснее всего, когда тебе становится наплевать. Тогда человек может совершить все, что угодно — потому что он совсем отчаялся.
Лу посмотрела в окно.
— Солнышко светит, — сказала она. — Пойдем прогуляемся?
— Так ведь нельзя покидать территорию! — сказала я, выходя вслед за Лу на бескрайнее поле, простирающееся позади «Чудного мгновения» — там, где заканчивался сад.
Казалось, нам потребовалась целая вечность, чтобы пересечь его, но вот мы наконец достигли леса на другой стороне и двинулись наверх по узкой тропинке. Под нами сверкала водная гладь.
