Густав кивнул.
— Только мне кажется, что я скоро потеряю…
— Потеряете что?
— Надежду. Я же знаю, как обстоит дело со временем, — продолжал он. — Как быстро падают шансы найти ее живой. А я сижу здесь и совершенно… бессилен.
«Вероятно, это для него новое чувство, — подумала Чарли. — Не иметь власти. Быть не в состоянии на что-либо повлиять».
— У Фриды возникали психические проблемы? — спросила Чарли.
— Я не называл бы это психическими проблемами, но у нее случались приступы усталости, — ответил Густав. — А что?
— У меня есть данные, что дело обстоит несколько серьезнее.
— Кто это сказал? — спросил Густав. И, когда Чарли не ответила: — Это она, да? Мадлен. Она наговорит всякой чуши, лишь бы навредить нам. Просто злится из-за того, что я дал ей отставку. Если у кого-то с головой не в порядке, так это у нее самой.
— Я не утверждала, что это Мадлен.
— Да я все равно знаю, что это она. Знаю, как она плетет свои сети и пытается навредить мне. Как будто это заставит меня снова вернуться к ней.
— Но почему вы не рассказали нам об этом с самого начала? Существует женщина, которую вы считаете ненормальной, которая угрожала вашей семье…
— Как я уже сказал, я не считаю ее сумасшедшей, и я просто пытался разрешить ситуацию. Если Фрида узнает — все пропало. Но я подозреваю… — он снова покосился в сторону кухни, — …что уже поздно.
— Да, — подтвердила Чарли. — Поздно.
— Я не плохой человек, — пробормотал Густав.
— Меня не надо ни в чем убеждать, — проговорила Чарли. — И ситуация куда серьезнее, чем ваш… отклонившийся моральный компас и ваш брак.
— Думаете, я не понимаю? Просто кошмарный сон какой-то, и если бы я мог хоть что-нибудь сделать, чтобы вернуть Беатрис, все что угодно, я бы без колебаний это сделал. Я отдал бы все — этот дом, все вещи, свои компании. В одну секунду я все променял бы на то, чтобы получить ее назад. Понимаете?
Чарли кивнула и подумала: «Жаль, что совершить сделку не с кем».
Оставив Густава, Чарли вышла в кухню, где за столом сидели Грегер и Фрида. Фрида курила сигарету. Это выглядело каким-то диссонансом на фоне безупречно чистой обстановки.
— Я хотела бы поговорить с тобой, — сказала Чарли. — Если ты в состоянии.
Фрида кивнула.
Грегер поднялся и сказал, что прогуляется по саду — ему надо сделать несколько звонков.
— Ты знала? — спросила Чарли. — Знала, что у Густава был роман?
— У Густава было много романов, — проговорила Фрида без всякого выражения, смахнув пепел в маленький цветочный горшок, стоявший на столе.
— Сколько?
— Понятия не имею. То, что он мне изменяет, я обнаружила несколько лет назад. Он заверил меня, что это… всего лишь трудный период и что такого никогда не повторится, но все случилось снова.
— Ты знала о Мадлен Сведин?
— Нет, но теперь знаю.
Фрида не выглядела возмущенной — вероятно, в ее душе не осталось места для подобных чувств. «Или она все-таки знала?» — подумала Чарли, пока в голове у нее прокручивались всевозможные мотивы у Фриды, заставившие ее сотворить что-нибудь с ребенком: месть, одиночество, уязвимость, недостаток сна, психоз. Ей вспомнились все оскорбленные жены, являвшиеся в Люккебу, чтобы припереть к стене Бетти. Их надрывные крики.
«Держись подальше от моего мужа! Не смей подходить к моему мужу на пушечный выстрел, Бетти Лагер!»
— Если мы отыщем Беатрис, я найду в себе силы и разведусь, — тихо сказала Фрида. — Мне давным-давно надо было с ним расстаться, но… Я была так вымотана. У меня не было ни сил, ни средств, чтобы куда-то уйти.
Чарли кивнула. Сама она никогда не оказывалась в подобной ситуации. Не рассчитывала, что кто-то другой будет содержать ее и защищать от окружающего мира. Позитивный момент в том, чтобы расти в доме Бетти Лагер: ты привыкала ни на кого не полагаться, кроме самой себя.
Сара
Настоящие истории рассказывались в подвале. Там, под землей, мы говорили о том, о чем ни словом не упоминали на сеансах групповой терапии. Там, в темноте, не существовало историй со счастливым концом, никто не выходил замуж за бухгалтера.
Однажды ночью мы обнаружили письма. Лу удалось вскрыть ржавый замок на чемодане в маленькой комнатке позади той, где мы обычно собирались.
— Дерьмо какое-то, — вздохнула Никки.
— Вовсе нет, — возразила Лу. Достав из конверта письмо, она принялась читать его вслух.
«Я говорю Флоре, что наверняка схожу с ума, не могу отличить сон от яви, фантазии от реальности. Я говорю, что единственное, о чем я могу думать, — это мои доченьки, и они являются ко мне не только во сне. Я вижу их на дорожках, вижу под крыльями богини победы. Я слышу, как гулит младшенькая, слышу смех старшенькой. Вижу и слышу их, хотя обе у меня отняты, одна — жизнью, другая — смертью».
Сама не знаю почему, но волоски у меня на руках встали дыбом, когда Лу это прочла. Словно бы мы установили прямой контакт с тенями в коридорах, с пустыми взглядами на старых фото.
— Боже, какой ужас! — воскликнула Никки. — Кто все это написал?
— Похоже, это часть чего-то большего, — ответила Лу. — Тут нет ни начала, ни конца.
Перевернув страницу, она стала читать дальше:
«Вчера я видела, как по полу прогуливалась семья мышей в человеческой одежде. Там были папа-мышь в костюме и шляпе, мама-мышь в блузке и юбке и детки в штанишках с лямками и платьицах».
Мы начали смеяться. Казалось, мы буквально видим перед собой всю эту мышиную семью.
«Эденстам следит за всем, что мы делаем, — продолжала читать Лу. — Обычно он стоит на крыше и наблюдает за всеми. Вчера он пролетел мимо окон спальни верхом на лебеде. Честно говоря, это очень действует на нервы, когда за каждым твоим движением следят».
— Кто такой Эденстам? — спросила я.
— Главврач. Тот мужик в костюме с дурацкими усами — на фото у столовой. Он был последним главврачом перед тем, как психушка закрылась. По крайней мере, так рассказывал Франс, — объяснила Лу и выудила из чемодана еще целую стопку бумаг. — Похоже, это старые карточки.
«Пац. 154, постоянно в тревоге, утверждает, что видит в постели жуков и змей. Говорит, что она хочет умереть.
Пац. 96, неопрятная, переходит от расслабленного сознания к мании, ее необходимо держать подальше от мужского отделения, поскольку она ведет себя сексуально-вызывающе. Лечение — 300 миллиграммов гибернала».
— По крайней мере, лекарствами их пичкали щедро, — сказала Никки. — Они могли уйти в туман, ни от кого не таясь.
Лу достала еще одно письмо.
