Тогда Грегер рассказал об исчезновении Беатрис, о следах, которые оборвались, толком не начавшись. Затем он продолжил, говоря о Густаве, его изменах, слухах о его бесцеремонности в делах, о том, как он обошелся с Паскалем Бюле, но также и о его тревоге по поводу ребенка. Потом заговорил о Фриде, ее детстве с родителями-алкоголиками, братом-наркоманом, ее психическом состоянии в последнее время, о котором существовали разные мнения. А также о том неизбежном факте, что она оставалась одна с Беатрис в тот момент, когда девочка исчезла.
Сделав небольшую паузу, Грегер перешел к совместной лжи супругов — вернее, сокрытию правды о том, что Густав не является биологическим отцом Беатрис.
Почему они не рассказали об этом? Считали, что это не имеет значения — или же по другим причинам? Это выглядело особенно странно с учетом того, что правда неизбежно бы всплыла — ведь у обоих взяли образцы ДНК. Ответы пока не пришли, но совершенно очевидно, что вскоре будет подтверждено — Густав не биологический отец ребенка. Впрочем, родители находились в состоянии шока, а в этом состоянии рассуждать логически довольно трудно.
Далее Грегер упомянул людей в окружении Фриды и Густава: Амина, сама потерявшая детей и солгавшая о своем алиби. Она знала привычки семьи, к тому же иногда гуляла с Беатрис, чтобы разгрузить Фриду. И еще Мадлен, отвергнутая любовница, ее выкидыш и рассказ Густава о том, что она угрожала его семье — что сама она, впрочем, отрицает.
Полчаса спустя, когда они выпили весь алкоголь и Грегер спросил, не пойти ли им опустошать ее мини-бар, Чарли подумала, что нашла среди коллег родственную душу. Пока она не понимала, отпугивает ее это или дает чувство спокойствия.
— Может быть, на лифте? — спросил Грегер, когда Чарли пошла к лестнице.
— Так всего лишь два этажа, — ответила Чарли.
— У тебя клаустрофобия? — спросил он и улыбнулся ей.
— Может быть, — ответила Чарли.
— Но тогда с ней надо бороться, — заявил Грегер. — Иди сюда.
Он протянул ей руку. Чарли вздохнула, но взяла ее. Едва они вошли в лифт, как она пожалела об этом. Казалось, закрывшиеся двери лифта сжали ей горло.
— Ты в порядке, а? — спросил Грегер.
Чарли помотала головой — ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок.
— Спокойствие, — сказал Грегер. — Мы сейчас приедем. Опасности нет.
Чарли не ответила, все в ней сжалось — мысли, губы, все тело. И только несколько секунд спустя, когда двери открылись, к ней вернулся контроль.
— Прости, — пробормотала она. — Сама не понимаю, что случилось.
— Это я должен просить прощения, — сказал Грегер. — Я не знал, что дело настолько серьезно.
— Ничего страшного.
Чарли достала карточку от номера, в глубине души надеясь, что мини-бар пополнен. К счастью, так и оказалось. Не тратя времени на то, чтобы доставать бокалы, она открыла бутылку, сделала большой глоток и протянула ее Грегеру.
— Как странно, — сказал Грегер. — Ты производишь впечатление такой крутой — я был не готов к тому, что ты настолько боишься ездить в лифте.
— Видимо, я противоречивая натура, — усмехнулась Чарли. — Смотри!
Она показала ему свою руку.
— По-прежнему руки трясутся.
Грегер взял ее руку и сжал своими ладонями. Потом посмотрел в глаза Чарли.
— Нет, — прошептала Чарли, когда он притянул ее к себе. — Нам нельзя.
Но когда Грегер отступил на шаг, она потянулась за ним и обвила его руками за шею. Они стали целоваться, поначалу осторожно, словно готовые в любую секунду прерваться, но поцелуи становились все жарче.
Сара
— Смотри, что у меня есть, — сказала Лу.
В одной руке она держала ключи от машины, в другой — свой мобильный телефон. Медленно показала мне три снимка. На фото, снятых в большой телевизионной комнате на первом этаже, Эмили и Франс лежали голые на диване. Франс — закинув назад голову, закрыв глаза, с приоткрытым ртом, Эмили верхом на нем. Потом еще одна похожая фотография, и последняя: покрасневшие перепуганные лица, когда их застали.
— Ах черт, — пробормотала я. — Черт-те что!
— Их застукала Никки, — сказала Лу. — Так что теперь пусть только попробуют настучать Марианне!
Я не могла оторвать глаз от Франса и Эмили на фотографии.
— Что скажешь, прокатимся на тачке Франса? — предложила Лу и потрясла ключами.
— Куда поедем? К твоей маме?
— Я бы с удовольствием, — ответила Лу. — Проблемка в том, что ей не дозвониться. Она переезжает с места на место. И к тому же туда довольно далеко — в смысле, до Стокгольма. Может быть, просто прокатимся, потому что… потому что это весело. Хочешь? Можем поехать прямо сейчас.
— А ты ничего на себя не наденешь?
— В смысле? По-твоему, я недостаточно хороша?
Лу повертелась передо мной.
— Я думала, это у тебя ночнушка.
— Она годится и на то, и на то, — ответила Лу. — А самое главное — у меня есть еще одна, почти такая же.
— А мы не замерзнем насмерть? — спросила я, натягивая запасную ночнушку Лу.
— Куртки сверху напялим, и готово, — рассмеялась Лу. — Пошли!
Мы вышли. Над дорожками висел туман.
— Кто поведет — ты или я? — спросила Лу, когда мы подошли к «Фольксвагену» Франса.
— Я умею, — сказала я.
— Вау! — обрадовалась Лу. — А я и не знала, что ты умеешь водить машину.
— Да я давным-давно научилась.
Когда я вырулила из аллеи, Лу сказала, что это все же очень круто — что я так классно умею водить, хотя мне всего пятнадцать. Кто же меня научил?
— Один парень у нас в поселке, — ответила я, вспомнив все уроки вождения, которые Юнас давал мне на футбольном поле за пожарной станцией. После смерти папы я стала разъезжать на нашей старенькой «Вольво» даже днем.
— А тебя кто? — спросила я, поскольку подозревала, что Лу тоже вряд ли ходила в автошколу.
— Подружка в другом дурдоме. Она меня даже научила, как заводиться втихаря, но с ключами, конечно, проще.
Лу подалась вперед и начала ковыряться в радио.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Подсоединяю свой блютуз, — ответила она. — Послушай вот эту!
Сделав звук громче, она стала подпевать.
Night is warm the city roars
Traffic, bars and open liquor stores
Woken by the stellar sky
And a streak of faintly, grey street light
What you don’t have
Я покосилась на нее. Казалось, она счастлива.
