— Куда ты меня везешь? — спросила она, когда я свернула налево на следующей развилке.
— Домой, — ответила я. — Мы едем в мой родной город.
— Город? — удивилась Лу, когда мы проехали через центр Гюльспонга. Там было темно, горело только несколько фонарей.
— Ну да, это поселок, — согласилась я. — Не город.
— Но тут так пусто. Ты уверена, что мы не заблудились?
— Я тут прожила всю жизнь, — ответила я. — Здесь я точно не заблужусь.
— Но все вообще вымерло! — воскликнула она. Прижавшись лицом к стеклу, она смотрела наружу.
— Тут все так, как будто… как будто они все закрыли, а сами свалили… — Лу указала на забитые досками окна, где когда-то находился магазин подарков. — А я думала, мы погуляем.
— Обязательно погуляем, — сказала я. — Там дальше есть паб.
— Трудно поверить, — фыркнула Лу. — Черт, а это что за хрень? — спросила она, когда мы проезжали плавильню.
Я притормозила и бросила взгляд на большое здание цвета ржавчины. Перед ним горел фонарь, от которого падали тени, похожие на привидения.
— Это «Геа», — ответила я. — Старая плавильня.
— А что такое плавильня?
Я рассказала ей про железо, печи, товарные поезда, когда-то ходившие до самого завода. Где-то в классе шестом-седьмом мы начали болтаться там после школы. Мы падали с труб, драли одежду о старые ржавые конструкции и собирали всякий мусор, который сжигали в печах, чтобы согреться.
— Вон он! — сказала я, когда мы добрались до паба. В окнах горел свет, на лестнице снаружи мерцали огоньки сигарет.
— Но ведь нас не пустят? — спросила Лу.
Я ответила, что очень даже пустят — ведь это не обычный паб.
— Но возрастная граница одинаковая во всей Швеции?
— Ну, знаешь, тут к этому относятся не так строго. Поселок маленький, все всех знают и…
— Я выросла в неправильном месте, — рассмеялась Лу. — Здесь я была бы счастливее.
«Не будь так уверена», — подумала я.
Я поприветствовала мужичков, курящих на лестнице. Некоторые из них работали на заводе. Я отметила, какие взгляды они бросили на наши голые ноги.
Когда мы переступили порог, я остановилась на мгновение и вдохнула хорошо знакомый запах пива и вечеринки. Показала Лу, где можно повесить куртки. Из дамского туалета доносился смех.
— Мне здесь понравится, — заявила Лу, когда мы зашли в барную часть, — в этом я совершенно уверена.
На сцене паба стояла Янис и пела любимую песню папы.
Я в Вермланд отправлюсь искать свой приют
Вдали от сует и тревоги.
Здесь воды, журча, свои песни поют,
Штурмуя речные пороги.
Холмы и долины покоя полны…
Прожив здесь привольно, беспечно,
Когда-нибудь в Вермланде средь тишины
Хотел бы уснуть я навечно
[10].
— Что за похоронная музыка? — спросила Лу.
— Спокойствие, — ответила я. — Потом будет другая. Эту песню она поет по одному разу каждый вечер.
— Но почему?
— Потому что это вермландская песня.
— Так мы все еще в Вермланде?
— Нет.
— А где же мы тогда, черт подери?
— В Вестергётланде.
— Ничего не поняла, — хмыкнула Лу. — Но плевать. Хочу чего-нибудь выпить.
Мы двинулись к бару, но через пару шагов нас остановил Лассе Смед, один из папиных собутыльников.
— А, вот ты где, Сара! — воскликнул он. — Жердяй и я как раз ломали голову, когда же ты вернешься.
Он указал на Жердяя, который улыбнулся мне своей беззубой улыбкой. По нему непохоже было, чтобы он ломал голову над чем бы то ни было.
— Я ненадолго, погостить, — ответила я.
— Ты похудела, — сказал Лассе и ущипнул меня за голую руку. — Надеюсь, они тебя не обижают в этом месте? Или мне стоит взять с собой Стена-Хенрика и Жердяя и поговорить с ними?
— Если понадобится помощь, я тебе сообщу.
— Мы тут же приедем. Только сними трубку — мы тут же приедем и спасем тебя. Ты знаешь, Сара. Ради дочери Свенки мы сделаем все.
— Спасибо, — ответила я. — Мне приятно это знать.
Лассе широко улыбнулся. Похоже, он и сам не понимал, что никого не в состоянии спасти, даже самого себя.
— Ты что, всех тут знаешь? — удивилась Лу, когда мы сели в баре и я кивнула тетке, держащей прилавок на площади.
— По крайней мере, я знаю, кто есть кто, — ответила я. — Поселок-то маленький.
Я замолчала, увидев Юнаса, выходящего из кухни. Он замер на месте, увидев меня.
— Так ты вернулась? — спросил он.
— Нет, я ненадолго.
— Я пытался тебе дозвониться, но…
— Знаю, — ответила я. — Но на меня так много всего навалилось.
— Может, ты нас познакомишь? — спросила Лу.
— Юнас, это Лу, — сказала я.
— Привет, Лу, — сказал Юнас.
— Привет! — сказала Лу.
— Так чего желают дамы? — спросил Юнас и вытер руки о кухонное полотенце, висевшее у него на поясе.
— Как обычно, — ответила я.
Лу спросила, что бывает обычно, и Юнас ответил, что лакричные шоты.
— Ой нет, — замахала руками Лу. — Они так быстро кончаются!
— Но не такие, — возразила я, кивнув на Юнаса, который налил мне полстакана.
— Придете потом в магаз? — спросил Юнас. — Я заканчиваю в одиннадцать, и потом пойду туда.
— А что такое магаз? — удивилась Лу.
— Место, где нужно быть, — ответил Юнас.
Прихватив с собой стаканы с лакричными шотами, мы пошли и уселись за единственный свободный столик у окна. Я огляделась. Семь месяцев я не была здесь, но сейчас мне показалось, что гораздо дольше. Все было как прежде, и вместе с тем по-другому. Не хватало папы. Он не стоял в баре, не угощал всех пивом на деньги, которых у него не было; сегодня он не ввалится домой под утро, не начнет блевать, обмочившись в штаны.
То время ушло безвозвратно.
33
Чарли проснулась в гостиничной постели одна. Прошло несколько секунд, прежде чем она вспомнила ночь, вино, Грегера. Она приготовилась испытать страх и панику, но ничего такого не появилось.
Часы показывали половину восьмого. Они должны были встретиться в участке через полчаса. Поднявшись, Чарли констатировала, что она в приличном состоянии — похмелье придет позже или не придет совсем.
